Интересно, что, комментируя фильм, который демонстрировался по ТВ, какая-то актриса, знакомая Шукшина, рассказала довольно любопытную историю о том, как к нему в гости, когда он еще был не особенно известен, но уже жил в Москве, зашел Тарковский. Тарковский как раз недавно получил премию Венецианского кинофестиваля и, пребывая в отличном расположении духа, стал отплясывать вместе со своей подругой модный в то время танец твист. Шукшин же на протяжении всего танца мрачно сидел в углу, пил, а потом вдруг встал и со значением произнес: «Я вас всех обойду!» Очень легко себе эту сцену представить, по– моему. Не знаю, что хотела продемонстрировать своим рассказом знакомая Шукшина, скорее всего романтичную сложность его характера, но лично меня эта история заставила еще раз убедиться в том, что я не напрасно всегда испытывала сильное недоверие к личностям из сельской местности. И практически всегда, кстати, это недоверие оказывалось оправданным.
Есть, правда, в этом фильме одна интересная сцена. Где– то ближе к концу, по-моему, все тот же главный герой в приливе охвативших его чувств катается по траве под холмом и даже, кажется, смахивает с лица скупую мужскую слезу, а в это время на заднем плане – не сразу, а как-то не очень решительно и на не очень продолжительное время – в кадр попадает православный собор, – попадает, а потом опять исчезает… Эта сцена кажется мне в высшей степени символической. Здоровенному мужику с квадратной головой в тот момент очень тесно в этом мире, ибо пространство вокруг настолько сужено, что он не может себе позволить сходить в храм, – так его несчастного притесняют. Хотя в смысле общения все у него, казалось бы, не так уж и плохо, поскольку чуть раньше он уже, вроде бы, сходил в баню, где излил душу своему знакомому. Однако для полного счастья ему этого явно мало, так как храм в кадре может пока оставаться только очень непродолжительное время. И чтобы его вообще показать, режиссеру (он же главный герой) потребовалось немалое мужество. Таким образом, некоторое несовпадение так долго и навязчиво демонстрировавшейся непомерной широты натуры героя фильма со столь явной узостью окружающего его социума все-таки придают определенный драматизм всей ситуации и отчасти оправдывают присутствие данного персонажа на экране: было, значит, зачем снимать кино, не обо всем в бане удалось рассказать. А когда и в храме, и в бане, и даже по телевизору – в какой-нибудь передаче «К барьеру» – можно будет без проблем изливать свою душу, тогда он и подобные ему наконец-то обретут полную свободу. Правда, тогда они сами, как и их произведения, окончательно станут никому не интересны. Что, собственно, сейчас и произошло.
