Он жал руку мне и Носарю, клялся быть верным товарищем, уверял, что мы можем на него положиться, а потом предложил нам пойти в рыбную лавку его отца и взять бесплатно по пакету рыбы с жареной картошкой. Но мы отказались. Как-нибудь в другой раз, сказали мы ему, и он ушел, чуть не прыгая от радости.
А мы пошли прошвырнуться вдоль оврага, и, хотя погода стояла прекрасная, нам было грустно; нечего было сказать друг другу. Наконец Носарь спросил:
— Ты не спешишь, Артур?
Я сказал, что спешить мне некуда, и мы присели на землю. Он все жевал травинки, как кляча старого Неттлфолда. Потом сказал:
— Забавно вышло.
— Что?
— Наш малый сохнет по этой Неттлфолдовой бабе, и еще на той неделе, до среды, я его за психа считал. Как думаешь, Артур, может, я сам спятил?
— Говорят, это со всяким бывает, — сказал я.
— Она работает на упаковке; укладывает жестянки с сардинами в большие картонные коробки. Поднимаю я эти коробки подвесным краном — раз! — и вдруг вижу ее. Ее можно на руках носить. Она Легонькая, как перышко. И говорит тихо-тихо, а я терпеть не могу, когда орут, — ты не обижайся, Артур, это я про своих сестер и старуху, они ведь рыбой торгуют.
— Выходит, ты влюбился?
— Ну нет. Этого еще недоставало — влюбиться в моем возрасте. Но отчего бы мне не погулять с ней иногда?
— Да, если она согласится. Знаю я этих девчонок. Они хотят, чтоб ты все время был с ними. Не любят делиться.
— Ну нет, хватит с нее двух вечеров в неделю.
— А как же Мик?
— Он не узнает.
— Ему это не понравится — и ко всему ты еще другой веры.
— Да ведь это просто так, несерьезно. Буду на всякий случай держаться от него подальше.
— Маму не успеешь вспомнить, а уже какой-нибудь друг шепнет ему про тебя, и он возьмется за дело.
— Пускай.
— Созовет своих ребят, и они тебя в порошок сотрут — я уж не говорю о том, что будет с его сестрой.
— Крошку он не тронет!
— Еще как тронет, и предки тоже дадут ей жизни.
— Пусть только попробуют, я им дом спалю, — сказал он. — Пусть только пальцем ее коснутся…
Я видел, что его не переубедить.
— Ладно, старик, дело твое. Но гляди в оба.
Он смотрел через овраг и оба моста туда, где виднелись крыши портового квартала; ветхие, покосившиеся домишки, лепящиеся на крутом скате холма; грязные, мощенные булыжником улицы, обвалившиеся крылечки, разваливающиеся лестницы.
— Как ее зовут?
— Тереза.
— Но ведь это имя святой.
— А что это была за святая?
— Не знаю. Какая-то добродетельная, одним словом — праведница.
