Не хотел бы я во второй раз пережить эти два года. Я и вообще-то не любитель повторений, но интересно, что именно эти два года, от пятнадцати до семнадцати лет, мне особенно неприятно вспоминать. Следующий год — бессмысленные дурацкие выходки, когда чуть не дошло до убийства, когда я мучил себя и других, видел смерть — все это еще куда ни шло, пережить можно. Но меня бросает в дрожь при мысли об этих двух годах, от пятнадцати до семнадцати, и о медленной пытке на работе — я сменил шесть мест, и всюду был тупик. Именно тупик, мертвая пустота. Все эти люди — кто грузил уголь и кто был на побегушках, разносил мясо, управлял машиной, просто сидел или слонялся без дела, все равно, — все они были или мертвые, или же умирающие. А если кто-нибудь вдруг переломает мастеру ребра или, наоборот, с улыбкой тянет лямку — так это не в счет, потому что все равно этих тоже топчут; подонки, пустое место — вот они кто; побежденные, которые даже не успели начать борьбу. Ведь образование не только открывает дорогу в жизни, оно еще и отсеивает людей, как мелкое сито.
Слабое утешение — видеть узкую дырочку, сквозь которую тебя просеяли. Ну ладно, выходит, остается одно — надо упорно гнуть свою линию? Но в таком случае кто кого обманывает? Когда учишься ловко взваливать мешок себе на плечи, а высыпая уголь, подкидывать лишний, пустой, как только хозяйка отвернется, чтобы просмотреть счет, упорство никак нельзя считать достоинством. Оправдания нет. Ты подонок; образованный, конечно, умеешь считать, помусолишь карандаш, прикинешь, подведешь итог — ловкость рук. Но главное — для этого надо быть подонком. В наше время нет природных алмазов, а есть одна полированная дрянь.
Я работал с шофером, по имени Чарли, который накачивался самым дешевым пивом в нашем городе и, наверно, во всем мире. Он единственный из моих знакомых обладал даром телепатии. Стоило кому-нибудь в городе обмолвиться, что есть клуб, где только дряхлый, глухонемой и подслеповатый швейцар стоит на пути к забористому дешевому пиву, как Чарли уже там. И едва только в любую из пивных на десять миль окрест привезут бочковое пиво по шесть пенсов за пинту, он уже стучится в дверь первый, раньше всех, кто живет по соседству. Он клялся пивными, примечал дорогу по пивным, жил ради пивных и вечно боялся опоздать к открытию, как добрые католики боятся смертного греха. У него была жена и пятеро детей, но дома он любовью не занимался, потому что разве это любовь: нырнул в постель, а потом — сами понимаете, раз-два, и готово, через пять минут уже захрапел.
