— Входи, — сказала она. — О господи… Что случилось?
— Я приехал к тебе на угольной платформе, — бодро сказал я.
— У тебя такой вид, как в тот день, когда я увидела тебя в первый раз.
Я отстранил ее, думая только об одном — о теплом камине.
— Я устал, мне тошно. Я ночевал под открытым небом, велосипед украли, прошел пешком много миль, тащился вброд по реке…
Ах, этот милый пылающий камин! Я не мог на него сесть и поэтому прильнул к нему и стал его гладить.
— Где ты ночевал? — спросила она быстро.
— В развалинах старого дома с каким-то бродягой, у которого самый здоровенный нос в округе.
— Ты убежал из дому?
Я сел на приступку у камина, прижавшись спиной к решетке, и разулся. Потом пересел на пуф и стал греть ноги, нисколько не стесняясь следов грязной речной воды и черной каймы под ногтями. Она пододвинула к огню кушетку.
— Вот, садись поудобнее.
И от ее участия все вдруг стало легко и просто; нянька всегда останется нянькой, мать — матерью, а женщина — женщиной.
— Какой ты грязный! Отчего же ты убежал?
— Неприятности были.
И я рассказал ей про драку, про убийство Милдред, но умолчал про свою проделку на стройплощадке — не знал, как она на это посмотрит.
Я все еще надеялся, что убийство мне только приснилось.
— Про это было в вечерних газетах, — сказала она. — Какой ужас, наверно, этот убийца сумасшедший. А ты с его братом… Какой кошмар!
Мы еще долго говорили об этом. В газетах ничего не было про драку с Миком, так что это дело вроде бы уладилось; конечно, может, он в больнице, сотрясение мозга схлопотал, но, к счастью, жив.
— Ты легко поддаешься дурному влиянию, Артур, — сказала Стелла. — Не надо было тебе идти с этим мальчишкой. А теперь лучше всего сходить в полицию и все рассказать. — Я не стал с ней спорить и кивнул. — Тебе ведь бояться нечего. Ну, а пока нужно принять ванну. Сейчас я напущу воды.
— Да, поскорей ванну и чего-нибудь поесть, я со вчерашнего вечера не ел по-человечески.
— Бедняжка! — сказала она. — Сейчас я чай подогрею.
Она пустила воду в ванной, побежала на кухню, поставила чайник и через минуту вернулась с подносом. Я знал, что чайник уже во второй раз кипел, но все равно чай был замечательный, крепкий, как я люблю, — она знала это, — две ложки сахару и густые сливки. Я взял чашку обеими руками, предвкушая тепло и аромат, которые сейчас вольются в меня, а когда она наклонилась, ставя передо мной чашку, я увидел ложбинку у нее на груди. Потом она опять убежала наверх.
