Я вскочил на велосипед и свернул на юг, а потом на восток, объехал нашу стройплощадку по кривой мощеной улице, где половина домов пустовала, мирно зарастая грязью, и снова очутился у реки. Я поставил своего старого конька у стены, перелез через забор и, радуясь мысли, которая пришла мне в голову, пошел по площадке.
Я все рассчитал точно, выучка у Носаря не прошла для меня даром, и я проверил все еще раз. В сарае никого не было. Дверь они оставили открытой. Я вошел, взял пачку путевых листов и швырнул в огонь. Надо было на чем-то сорвать злость. Я знал, что все равно доходы уже подсчитаны и деньги ждут их в какой-нибудь тихой пивнушке. Листки вспыхнули, почернели и рассыпались. Вот если бы и с этим жульем так же поступить. Пастор сделал бы это с их душами, а я — с телами.
Я спустился в канаву. Глина хлюпала у меня под ногами, и я вспомнил, как старик Джордж и его товарищи, совсем еще не обстрелянные новобранцы, двигались к высоте 60. Может, это и подало мне мысль.
Я слышал, как они разговаривали внутри большой трубы, ярдах в пятидесяти от конца. Я знал, что они полезут в трубу проверять стык. Их шаги бухали, как надтреснутый колокол. Голоса были низкие, рокочущие, как морской прибой. Я пошел в сарай и приволок две лопаты — пускай попотеют. Обратно я бежал бегом и остановился только для того, чтобы запустить мотор экскаватора, а лопаты тихонько засунул в трубу. Но одна лопата все-таки звякнула.
Спроггет сказал:
— Что это? Ты слышал?
— Что слышал? — спросил дядя Джордж.
— Там кто-то есть.
И тут мне пришла в голову еще одна мысль. В лучшие времена, возвращаясь домой из «Риджент» или «Альбиона», мы шутки ради часто устраивали соревнование в смехе. Хохотали звонко и весело, как дети; тоненько и визгливо, как женщины; дико, как сумасшедшие ученые и пришельцы из космоса; тут было и хихикание, и смех младенческий, и девичий, и смех старых кумушек, и раскатистый, басовитый мужской смех. Попробуйте сами, и вы увидите, что это не так просто, но дело того стоит и может когда-нибудь пригодиться. Я выдал смех призраков, который слышал один раз в старом фильме с Эбботом и Костелло[9]. Минут на пять, не меньше. Потом замолчал. Стало тихо, слышно было только, как они сопели, не зная, что делать — вылезать или нет. Мне хотелось крикнуть: «А ну, покопайте малость!» — но я не стал — слишком уж это по-детски, да и потом они бы меня узнали.
Я бросился к экскаватору, но уже не для того, чтоб сидеть там с бутербродом в руке. Экскаватор похрюкивал, как поросенок. Мотор разогрелся и был готов к работе. Ковш рванулся вниз и врезался в земляную кучу. Но-о, лошадка! Сыпь, сыпь, пока не похороним их под качественной глиной с известняком не хуже, чем на кладбище, — зубы в густом месиве завязнут, а этих твердых орешков им не раскусить. Вверх, вперед, вниз. Целый каскад отборного материала обрушился на открытый конец трубы, а я, не глядя, снова и снова опорожнял ковш: за пять минут я без единой промашки набросал тонн восемьдесят.
