— Заткнись, мальчишка, — сказал дядя Джордж.
Он избегал смотреть мне в глаза. Следующий в очереди протиснулся мимо меня, и они продолжали выдавать зарплату. Называли фамилии, расписывались, отпускали обычные шуточки, все двигалось, и только я стоял, как камень, вросший в землю, на который никто не обращает внимания.
Когда я вышел из сарая, в глазах у меня стоял туман и я не мог сесть на велосипед. Я стал пешком взбираться на холм. Я был до смерти измучен, до смерти напуган, так сказать, испил чашу до дна. Не знаю, как я не бросил велосипед. Мне хотелось только одного — уйти куда-нибудь подальше и, пожалуй, хорошенько выплакаться.
— Эй, Артур! — Это был старик Джордж. — Я уже минут пять тебе кричу, — сказал он с упреком.
Я извинился перед ним и снова спрятался в свою раковину, как улитка, когда ее тронешь. Для меня никого на свете не существовало, кроме меня самого и моих несчастий.
— Жаль, что так вышло, — сказал он. — Но послушай, малыш, не принимай это близко к сердцу: могло быть хуже.
— Переживу, как-нибудь.
— Пришла беда — отворяй ворота, — сказал он, качая головой.
— Это вы к чему?
— Я слышал, что тебе говорил твой приятель, — сказал он. — Я был в канаве. Не все слышал, но кое-что. Никогда не надо так орать.
Я остановился как вкопанный.
— Так вы знаете, в чем дело, Джордж?
Он кивнул.
— Знаю достаточно, чтобы сообразить что к чему. У тебя неприятности, а у кого-то другого еще почище.
— Вы никому не скажете?
Он покачал головой.
— Честное слово, Джордж, в жизни у меня таких неприятностей не было… Совершено убийство вроде того, про которое вы мне рассказывали, когда мы нашли пистолет.
Я говорил с жаром, но все нутро мне леденил страх.
— Держись, малыш, — сказал Джордж. — Ты на меня похож, воображение у тебя, ох, какое. Ну да ладно, со временем все пройдет.
Когда мы дошли до шоссе, он пожал мне руку.
— Пока, сынок. Смотри не делай глупостей. Ничего не делай, просто переживи это, пусть все катится само по себе, как галька по морскому дну, пусть волна набежит и схлынет. Всему приходит конец.
— Спасибо, Джордж, — сказал я, не зная, как выразить свою благодарность. — Мы еще встретимся. Спасибо за все.
— Ты не думай, что я против тебя, — сказал он. — Я на твоей стороне.
Он первый сказал мне это. Старику стукнуло шестьдесят, а мне было всего шестнадцать, но он меня понимал. По-моему, у нас была одна болезнь — окопная лихорадка, снарядный шок, хронический лунатизм — нас тянуло ходить по мягкому, но только не по ковру. Ха-ха-ха! Этого старика я любил.
