— Что ты с ним сделал? — спросила она, когда Жилец вернулся часа через два. Он был сильно под мухой.
— А тебе-то что?
— Ты отдал его кому-нибудь?
— Швырнул с моста в реку.
— Врешь, бесстыжие твои глаза!
— Никогда не видел столько пузырей…
— Бросил его в эту лужу?.. Да кому ты голову морочишь?
— Слышно было, как он булькал… Здоровенные пузыри пошли. Я чуть не заплакал.
— Не знаю, где у тебя совесть — выкормил бедняжку, а потом швырнул в реку. Сердца у тебя нет, вот и все.
— Я был вынужден.
— Никакой нужды не было, добрые люди охотно взяли бы его.
— Ну да, вот ты, скажем, уж такой была доброй — дальше некуда.
— Зато ты больно жалостливый.
— Он был здесь лишний. А смерть легкая, он ничего и не почувствовал.
— Ну, могу только пожелать, чтоб тебя самого не швырнули в реку! — крикнула она и стала надевать пальто.
— Куда это ты?
— Пойду пройдусь, успокоюсь.
— Тогда купи рыбы с жареной картошкой, я проголодался.
— Ни за что, хоть сдохни! — огрызнулась она и хлопнула дверью.
Как только она вышла за дверь, я насел на Жильца.
— Успокойся, — сказал он. — Я отдал его сторожу у нас на фабрике и даже деньги получил. Ихнюю кошку задавил грузовик с пивоваренного завода. Так что, — продолжал он, разуваясь, — пивовары, можно сказать, вдвойне выгадали, задавив ту кошку. — Он подумал немного. — Вот умора, если она была матерью нашему котенку.
— Сколько ж вам дали?
— Десять шиллингов. Но учти, я буду скучать по ней.
— Помнится, моей матери вы сказали, что это кот.
Он подмигнул.
— Я хотел, чтоб, когда она окотится, это был сюрприз!
Моя старуха не разговаривала с Жильцом несколько дней, и, только когда я рассказал ей, что он продал котенка, она возобновила с ним прежние отношения, всыпав ему по первое число.
— Одно утешение — я все-таки не купила тебе рыбы с картошкой, — сказала она под конец.
— А у меня тоже есть утешение, — сказал он. — Вспоминать, как тебя за живое задело, когда я сказал про пузыри.
Но он и в самом деле скучал по котенку.
Как-то утром моя старуха застилала постель Жильца, а я завтракал. Она вышла, налила себе чаю, выключила радио и говорит:
— У нас мокрицы завелись.
— Мокрицы? — удивился я.
— Вот погляди сам. В комнате у Жильца.
Я поглядел. По всему ковру какие-то серебристые следы, но мокриц не видать.
— Наверно, разошлись по домам, — сказал я и снова включил радио.
— Я три месяца провозилась, чтоб от блох избавиться, — сказала она. — А теперь мокрицы… Да выключи ты приемник: тебе в школу пора.
— А тебе чем он мешает? — сказал я. — Мокриц не слышно?
