Киям-абы пружинисто встал, прошелся по комнате, вернулся к креслу. Мы думали, он продолжит дальше свой рассказ, но он как-то деликатно и разом переключил внимание на моего друга.
— Шаих, мы ответили на твой вопрос, а сам?.. Твое воспоминание, а-а? Как ты себя осознал?
— А мама ваша тогда поправилась? — спросил Шаих.
— Да, к зиме встала и пошла... И в партию вступила — женщина, татарка, в те времена! И внучку нянчила. Роза помнит свою давани[9]... Интересная судьба... Расскажу как-нибудь. Шаих, слушаем... Твое первое окошечко в мир? А-а?
— Я и не знаю, какой момент в памяти первый. Трудно ведь точно сказать.
— А нас пытал... И мы рассказали.
— Первое окошечко.. Мои окошечки, Киям-абы, светлые были. Вот: купаемся с отцом в бане...
— Моемся,— поправил я.
— Нет, купаемся. По крайней мере, я — купался. Отец специально для меня носил в баню жестяное корыто. Сижу в нем и выдуваю в трубочку мыльные пузыри. Маленькими они получались и быстро лопались. Отец посмеялся над моим усердием, намылил руки, соединил большой палец к большому, указательный — к указательному, развернул ладони, подул осторожно, потом сильней... И к потолку полетел шар величиной с арбуз. Банные ряды освещала маленькая, тусклая лампочка. А шар... он блестел, светился. Он поднимался, как солнце поутру. Я смотрел, разинув рот, себя позабыв. Шар приближался к лампочке, поравнялся с ней и прилип рядом к потолку. Не лопнул. Намыленные мужики на соседней лавке, позабыв о мытье, задрали головы... А дальше окошечко захлопнулось, провал памяти.
— Все? — спросил я.
— Все.
— Шар в бане не полетит кверху.
— А вот полетел.
— Чего в жизни не бывает! — сказал Киям-абы.— Не лопнул, значит?
— Не лопнул.
— Ха-ароший сон, светлая у тебя будет жизнь, не уща-мараха, впустую не лопнет.
— Не сон, а явь... Детство.
— A-а... теперь уж как сон.— Киям-абы поманипулировал пальцами, нетерпеливо откинул черную крашеную прядь со лба — тема разговора перестала его интересовать.— Николай Сергеевич, вы обещали дать мне почитать ваш роман.
— Который?
— «Эликсир молодости».
— Пожалуйста, пожалуйста,— бросился выполнять просьбу Николай Сергеевич, засуетился у стеллажа, извлек из кипы бумаг толстую папку.— Вот.
Киям-абы вновь по-молодецки вскочил, сунул папку под мышку.
— Яры, ладно... Желаю здравствовать!
— У-ту-ту! Куда заторопились? Побеседуем, ведь как много, оказывается, интересного у каждого из нас, а мы в себе носим...
— Нет, нет, сау булыгыз[10]! Чау-у!
