Аширов и сам не знал, когда у него появилась тяга к огнестрельному оружию, может, с тех пор, как подержал в руках при сдаче норм БГТО трехлинейку, а может быть, еще раньше, когда пальнул по воронам из самопала соседа Генки-сорвиголовы и обжег себе руку? Конечно, ни в старлея, ни в солдат стрелять не собирался. Но все равно: жизнь с «пушкой» это — жизнь! Не хочу, не хочу, а вот захочу, да и пристрелю.
Солдаты громыхнули под поветью тяжелыми оглоблями, повсматривались в мрак овражины, поросшей американским кленом и бузиной...
— Хоть глаза выколи...
— Ну его к праху!
Все-таки полезли. Но один тут же охнул:
— Нога-а!
— Сломал, что ли?
— Кто ее знает!
— Ни черта не видно, раньше надо было выезжать.
С тем и отступили.
Под покровом слепой осенней ночи, замирая и прислушиваясь, нет ли засады, Аширов выбрался из оврага на противоположном его конце и двинул из Ступина вон.
21. Сладкая жизнь
Летит перекати-поле, прыгая из города в город, из села в село, меняя фамилии, удостоверения личности, пристанища, кормушки, женщин-простушек, которые в войну сделались еще доверчивее, летит, и ветер дует ему лишь в одном направлении — на восток. Когда Аширова прибило к Казани, был уже на исходе третий год войны.
Чирикало встряхнувшимися воробьями мартовское утро. Солнце пылало в каждом зернышке прихваченного ночным морозцем снега. Аширов семенил по хрусткому ледку, разглядывая дома, закоулки, людей этого незнакомого, но, как он считал, родного города, некогда столицы могущественного ханства. Ведь и он, Бослюд Аширов, ее кровинушка. Пусть вдалеке билась-текла его жизнь, пусть и вылупился он бог знает где, но Ашировы — аллах тому свидетель! — всегда страждали, тосковали по родине-праматери, всегда мечтали о переезде сюда. Здесь и родственники жили, двоюродный брат отца, какая-то тетка... Да что дядя-тетка, поди сыщи их здесь! Казань... Ка-за-а-ань! Чего стоит один ее воздух, насыщенный непокорным духом далеких предков! «Нет,— думал Аширов,— все дела потом, успею, придумаю что-нибудь, обязательно зацеплюсь, пущу на родной земле корни, хватит метаться, но первым делом пробраться в кремль, поклониться памятнику легендарной царице Сююмбике. Башня эта, говорят, падающая... Отец рассказывал: когда войска Ивана Грозного взяли крепость, прекрасная царица взобралась под самый купол самой высокой башни и бросилась с нее. Погибла, а не сдалась врагу, во как! И башня по сю пору носит ее имя. Нет, первым делом в кремль, в кремль...»
