Я хотел было перевернуться на другой бок, как вдруг он схватил донку и быстро-быстро стал выбирать лесу. Добыча выпорхнула из отраженных облаков, точно шальная птица. Сорвалась с крючка, заплясала по бревнам, уж и водица рядом… Шаих изловчился, цапнул пятерней, но рыба выскользнула из руки, и тогда он молниеносно, с одного взмаха пригвоздил ее к плоту финским ножом, который бог знает когда еще подарил ему сосед Николай Сергеевич Новиков (финка была старинной, кожаные ножны ее истлели, деревянная рукоятка сгнила, и Шаих выточил и приладил новую).
Под острием ножа был линь. Не такой крупный, каким показался сперва (потому-то и не сачил его сачком), но все равно солидный, толстый, с запорожскими усами.
— Не слинял чуть линек-то, — заметил я. — Скользкий, гад.
— А-а!.. — сказал Шаих. Он не рисовался, не перед кем было, да и не в его характере. На любой рыбалке, при любой поклевке он думал о большой рыбе. Он был рыбак.
Помню: мы еще совсем птенцы-оперыши, зима на дворе, моя мама высаживает из русской печи румяные эчпочмаки, жарко в общей кухне, запашисто. По какому поводу праздник? — Отец ли из командировки вернулся (он работал шофером на грузовике), брат ли стипендию или расчет за целину, где поработал прошлым летом, получил? Неважно, главное — праздник для всех, всем домом будем угощаться.
А он на рыбалку…
Зимняя рыбалка у нас в городе тогда только-только зарождалась. Толчком новой страсти горожан послужил пуск Куйбышевской ГЭС, когда перекрытая плотиной Волга разлилась вдруг морем-океаном, а вертлявая Казанка — широченной рекою.
— Куда ж ты, Шаих? — удивилась мама. — Пироги готовы.
— Червей надо накопать, пока светло.
— Какие зимой черви?
— Обыкновенные, просто они сейчас поглубже сидят.
— Покушай сначала.
— Потом.
Он нахлобучил отцовскую шапку, защелкнул на телогрейке ремень со звездой на бляхе и пошел.
Червей мы копали в овраге — на Ямках, как мы называли тот громадный извилистый овраг за школьным двором. Там летом окрестные жители и картошку сажали, там же, на ближнем склоне, и свалка прижилась, а подальше, за поворотом, на дальних Ямках блестело озеро, на котором устраивались преславнейшие морские бои: весной — на льдинах, летом — на чем попало: на плотах из сваленных заборов, флотилиях из бочек, носилок, автомобильных шин… Бывало, с какого-нибудь «крейсера» в воду разом человек по десять летело.
Зимой озеро превращалось во множество хоккейных площадок, а склоны Ямок — в раздолье для лыжников. Здесь и слалом крутили, и с трамплинов сигали, и на одной лыже с подрезанным задком такие кренделя выписывали — залюбуешься!
