Что правда, то правда, случай был из ряда вон выходящий. Очередник на квартиру, боец пожарной охраны Исмагил Шакиров получил заветный ордер в уже остывшие руки. Несколько лет он с женой и сыном «временно» ютился не то в полусарае, не то в полуголубятне — иначе и не назвать это пристанище, надстроенное над древними продувными складами. Протопить его было невозможно. От пола в любую летнюю жару веяло холодом, а зимою тот пол покрывался льдом. Как ни странно, ребенок в том морозильнике уцелел. Заболел Шакиров-старший. Воспалением легких. Кряхтел по ночам, кашлял, а жена вместо того, чтобы послать его с утра к докторам, гнала к рай (гор) начальству. Впрочем, трудно корить бедную женщину — ключи от квартиры никогда на блюдечке не подносили, а в то время, спустя всего каких-то пять-шесть лет после войны, и говорить нечего. И Шакиров, перемогаясь, обивал пороги исполкомов, пока однажды ему не стало совсем худо. Вызвали «скорую», но довезти до больницы не успели. В тот же день обезумевшая вдова двинулась прямо в горисполком, прорвалась сквозь живую очередь и каменных секретарш к высокому начальнику, взяла его за лацканы пиджака и выпалила в лицо: «Убийца! Это ты убил моего мужа!» Ордер ей выписали тотчас. Она вложила долгожданный листочек со всеми печатями и росписями в сомкнутые на груди руки супруга: «Вот и дождались мы своего. Завтра на новую квартиру поедем…»
Было хорошо слышно, как за дощатой, аккуратно оклеенной обоями стеной причитает соседка.
А моя мама всячески старалась отвлечь осиротевшего мальчика. Посадила его за мой столик, достала мои игрушки.
— Как тебя зовут, малыш?
— Шаих, — всхлипывал он и прислушивался к тому, что творилось за стеной, которая была преградой лишь для взора, но не для слуха.
— А маму?
— Ани…[1]
— А по имени?
— Рашида.
— Мы теперь соседи ваши. — Мама трепала его по упрямой челке и кивала на меня: — Будешь вот дружить с Ринатом. Тебе сколько лет?
— Шесть.
— Выходит, одногодки, послевоенные. Вместе и в школу отправитесь на будущий год. А ты чего забился в угол? — это она уже мне. — Покажи гостю свои игрушки Ну же…
С того дня и завязалась наша дружба с Шаихом — Шейхом, как его потом в школе окрестили. Но я его так никогда не называл.
2. Не зная броду…
В то далекое майское утро тысяча девятьсот шестьдесят первого года, которое я помню лучше вчерашнего, Шаих разбудил меня затемно.
На просторном, им самим сколоченном топчане он затихал с вечера мгновенно. Натянет одеяло на голову — и все. А я возился чуть ли не до самого подъема — так сильно будоражила предстоящая рыбалка, на которую родители отпускали меня нечасто. Под утро все-таки проваливался в сон, и тут же Шаих встряхивал меня, одетый, деловитый. Пока я собирался, он поправлял рыболовные снасти, осматривал велосипеды…
