— Помните какие-нибудь толкования?
— Кое-что… Например, у кого строка на листе вверх уходит — человек энергичный, знает, зачем живет. Между прочим, сам Адельша именно так писал — стремительно и вверх.
— А кто вниз?
— Кто вниз… — Киям-абы помедлил, подбирая слово.
— Понятно. А еще?
— Кто выводит перед фамилией и инициал имени — тщеславен. То же самое — кудрявое начало фамилии. Что еще? Кто ставит, расписавшись, точку, — властен. У кого наклон влево — упрям. Плавные, закругленные буквы признак доброты, а раздельно написанные — рассудительности.
— Целая наука!
— Шуточная.
— Все равно интересно. — Шаих присел на табуретку. — Смотрю, у вас здесь и кабинет, и мастерская, и спальня.
— В некотором роде, — согласился Киям-абы. — У тебя самого сарай-то поуниверсальней.
— Ну уж! — Шаих еще раз окинул взглядом потолок, картины, тяжелые рамы… — Все это вы сами?
Киям-абы не ответил, но было видно, что он доволен сообразительностью гостя, лишь руками развел: не судите, мол, строго.
— Вы художник, Киям-абы?
— Нет, пенсионер.
— А это?
— Это… Э-э… самодеятельность.
— Ничего себе — самодеятельность!
— Это что! У внучки моей вот — талант настоящий. Посмотри. — Киям-абы поднял глаза на единственный на стене небольшой пейзажик в легкой резной раме.
— Казанка?
— Она.
— Я знаю это место — недалеко от Голубого озера.
— А ведь шутя рисовала. А заставь специально, — Киям-абы вздохнул, — лентяйка. Хотя, если у меня что не получается, ее зову. Посмеется, посмеется и поможет. Не сразу, после, когда лень спадет. Я ей: у тебя талант, тебе в художественный нужно поступать. А она рукой машет. В Москву, в Ленинград ехать. Смеется. Не думает о будущем, совсем не думает. «Хи-хи» да «ха-ха». Не знаю! У нас… у меня по-другому было. Хотел учиться, очень хотел, но судьба не спросила, куда хотел. А знаешь, как я удивился, когда первый раз увидел, как она рисует. Ей всего лет десять было. К калябушкам-то ее я привык. А тут как-то взяла мои кисти, краски… Я делал копию с Айвазовского — бушующее море, корабль несет волной… А она вертится под ногами, я даже прикрикнул: а ну, Юла, не мешайся! И ненароком взглянул в ее альбомчик. Батюшки! Аж дух перехватило. У нее лучше, чем у меня. Море, как живое. Дышит. Вот тебе и Юла. После я стал все ее рисунки собирать. «Казанку» и кое-что другое в рамы поместил. И знаешь, пять таких картин она отнесла в свой бывший детский сад, куда бегала малявкой. Я еле-еле «Казанку» отбил.
— Сколько же вашей внучке лет?
