Жизнь порой сравнивают то с тельняшкой, то с зеброй — полосатая, стало быть, вся — темными, белыми полосами чередуется. Николай Новиков устроен был так, что видел вокруг себя лишь светлое, поэтому и не обратил внимания на увилистые ухмылки и открытое зубоскальство относительно своей внешности, своей ситуации. Он верил в справедливость. А как же без веры? Без веры и жить не стоит.
Новиков вышел из-под белокаменного портика университета, и его обдало солнцем и весной, той сухой, пресной весной, когда снега давно нет, но нет и листа на дереве — светлое томление в природе, ожидание... И небо ясного, прозрачного дня не голубое, не синее, а сапфирное.
33. С пьедестала на мостовую
Нет на свете ничего короче мая. Только-только закипят сады молоком яблоневого цвета, а уж вот он весь и осыпался, убежал, оставив вместо себя ворохи не цветов, не яблок — каких-то невзрачно-зеленых завязей.
Однако им предназначено со временем налиться соком, ароматом, превратиться в румяных, тяжеловесных красавцев-соблазнителей всех сладкоежек Алмалы и близлежащих окрестностей.
Но до красавцев-яблок еще далеко.
По городу только лишь шагнул июнь.
— Николай, выйди-ка, сынок, на балкон, взгляни, что вещают твои звезды, какое завтра утро ожидается? — окликнул своего двадцатишестилетнего сына Сергей Андреевич Новиков, шелестя перед сном газетами, которые до работы и во время работы просматривать не успевал, хотя и таскал с собою весь день в портфеле. На сей раз перед ним была кипа непросмотренных номеров — целых три недели пропадал, отряженный по делам службы, в деревнях устья Камы, и сын бережно собрал их для него.
Сергей Андреевич Новиков был человеком старательным, скромным и, несмотря на сдержанность в проявлениях душевных чувств, жизнелюбивым. Различные напасти терзали его семью, как ветер дубок во дворе по осени. Трагическая смерть матери при пожаре, когда Сергею было всего шесть годков, страшная кончина тестя в восемнадцатом, вызвавшая неизлечимую болезнь сердца жены, исключение сына из университета, потеря своей службы в конце двадцатых, биржа труда, погрузочные работы на волжских пристанях, полуголодное существование с постоянной погоней за лекарствами — в семье всегда кто-нибудь да болел. Но жизнь явление настырное. Вопреки всему она продолжалась. Она, как ни странно, умела еще и радовать тихими рассветами, куском хлеба на столе, доверчивой улыбкой жены... Согревала она относительным благополучием детей: мало ведь кто верил, что от рождения хилый, еле-еле душа в теле Николенька выживет, но он жил, трудно, болезненно, но жил; слава богу, и Оленьке уж скоро тридцать, окончила университет, правда, замуж все никак, но это частности.
