— Полно, Николай Николаевич, полно, — успокаивал товарищ секретарь, — не беспокойтесь, а то как за сына хлопочете. А таких, как он, нынче три сотни отчислили.
— Таких, да не совсем таких...
— Разумеется, разумеется, вам виднее. Я позвоню в университет. Сегодня же. А вы... А он пусть напишет заявление.
— На чье имя?
— В правление университета. Не мне же.
— Там уже три его заявления лежат.
— Вот пусть четвертое ляжет. Когда его исключили-то? Ах, да... Да, да, верно, уж годы прошли, обновить следует требование, продемонстрировать твердость своей позиции. — Секретарь губкома задумался и, не выходя из самоуглубленности, промолвил: — Годы, годы, что вы с нами делаете? В какой черной дыре исчезаете бесследно? Вы, дорогой профессор, уж совсем седой. И моя шевелюра заблестела. А что предсказывают звезды раноседеющим?
Профессор промямлил, что он не астролог и очень вежливо откланялся.
Он поспешил в обсерваторию, к своему ученику с вестью о доброжелательном приеме в губкоме. Все сотрудники АОЭ жили прямо там, в лесу, в различной комфортабельности домах и домишках на земле обсерватории. Там у них, к слову сказать, и свое кладбище имелось. Новикову была отведена комнатка в срубе-бараке, временно построенном еще в прошлом веке.
Четвертое письмо-прошение было составлено в тот же день.
Вряд ли секретарь губкома, ежедневно решая глобальные политические и хозяйственные проблемы, звонил в университет по поводу какого-то отчисленного в период наркомпросовской реформы студента, освободившего среди многих себе подобных место для посланцев фабрик, заводов, сельских коммун и Красной Гвардии.
После четвертого заявления о восстановлении в университете Новиков писал и пятое, и шестое заявление, каждый раз подробно излагая ситуацию и математически точно и выверенно доказывая несостоятельность причин для отстранения его от учебы. В ответ молчание, недоуменное пожимание плечами членов и председателей директивных общественных организаций. Заколдованный круг! Впору было и астроному поверить в сверхъестественные силы.
Закончили университет и Таня, и Сема, и сестра Ольга. Уже Таня уехала на работу в Ленинград, Ольга — в Астрахань, преуспевал в родном городе и еще куда-то беспокойно собирался Сема... Умер профессор Тарутин. Уже Новиков в обсерватории — опытный астроном...
А естественный и законный вопрос о восстановлении в университете или сдаче экзаменов по полному университетскому курсу— ни с места. Нет, он не зациклился на этом и ущербным себя не чувствовал. Он занимался делом. Но покоя не давали друзья (от Тани письма приходили еженедельно), сестра, много поучавшая, а сама в свое время и письма-ходатайства коллективного не подписавшая, а также деликатные коллеги-умницы...
