Шейх и звездочет | страница 113

— На курорт, милок, на курорт...

Это известие Аширову не понравилось. Он закинул удочку: «Курорт, тот на Черном озере?» Но капитан Дубов не ответил. Да и без того, потому, как засосало под ложечкой, Аширов понял, что будущее его незавидно, что передают его в другое ведомство, где карманными воришками не занимаются, где про художества липового майора Егорова прознали побольше и где, стало быть, ждут его не дождутся Светочка-конфеточка, директор мельзавода, завсельмагом и дело о пятидесяти тоннах муки.

Простое ли то совпадение, что на заре жизни Николенька Новиков записал в школьной анкете: «Я буду одинок. Я ни с кем и никогда не свяжу жизнь узами Гименея»? Помнил ли он о том своем категоричном утверждении, когда посвящал по-юношески пылкие поэтические сочинения Танечке Родимцевой?

Та любовь его первая была астрономически возвышенной и, как это часто бывает, сохранилась в тайне — и прежде всего от той, кем вдохновлялась.

Первая любовь...

Второй у него не было.

В годы нашего соседства с Николаем Сергеевичем я не задумывался о причинах его одиночества. Даже как-то в голову не приходило, что он одинок. В каждодневном нашем общении такое его положение казалось в порядке вещей, было данностью, как месяц в небе, как дуб во дворе...

Хотя, впрочем, гроза повергла наш дуб.

Да, его любовью, смыслом жизни, красотою, откровением была астрономия. Но ведь была и Танечка Родимцева. Были и каток на Черном озере, и духовой оркестр, и луна, и искрящиеся снег не снег, иней не иней, а просыпавшиеся с неба звезды. Это она так сказала:

— Смотри, Николенька, звезды сыплются!

И пронзительно синие глаза были, и необидный смех над ним, не умеющим кататься, и поцелуй не поцелуй — легкое прикосновение ее холодных от мороза щек и краешка неумелых губ, каким-то образом жарких на морозе и сухих.

Так отчего же одиночество: из-за несложившейся той любви или из-за беззаветной любви к науке о звездах? Неужто подросток, выводивший тоненькой рукой ответы на вопросник преподавателя древнегреческой философии Сотонина, мог так жестко и однозначно предначертать свою судьбу?

Сема Пичугин с Таней Родимцевой в университет поступили на год раньше Николеньки, который перед самыми вступительными экзаменами заболел двусторонним воспалением легких — ох, уж эти его бесчисленные болезни в юности! — и провалялся в Шамовской больше месяца, а затем почти полгода — дома.

Друзья навещали больного. Они безудержно плескались математическими фразами... Николай, как путник в пустыне, жадно вбирал каждую капельку информации, мечтая поскорее встать на ноги и наверстать упущенное. Насколько подотстал он от своих однокашников за полгода? Хоть как, но не настолько, чтобы не понимать их.. С первых шагов дружбы скрытный по своей натуре Семен и сама распахнутость Таня Родимцева признали за Николенькой первенство в образованности. Начитанность его по истории и литературе была просто сногсшибательной. Позже выяснилось, что и по математике, физике, ботанике нет ему в школе равных.