Отец Эрика – художник. Могло быть и хуже. То есть я хотел сказать, что у Эрика, вообще-то, классные родители. Его отец страшно знаменит, но не кичится своей славой. Всегда и во всем ему удается уловить суть, да еще так здорово ее выразить, что кажется, будто именно так ты и думал, не умея, увы, подобрать нужных слов. Ложатся в доме за полночь, мама Эрика постоянно готовит что-нибудь вкусненькое, и выпивают они будь здоров. Как-то раз я остался у них на ночь. Нам разрешили играть допоздна. Родители Эрика, похоже, вообще не смотрят на часы, времени для них как бы не существует. Проснувшись утром, мы вели себя как мышки. Родители спали на софе в гостиной, и я не мог налюбоваться ими. Отец Эрика прижимался к спине своей жены, одной рукой крепко обнимая ее за талию. В комнате с прошлого вечера висел сигаретный дым, а сквозь полузадернутые шторы на деревянный пол падал солнечный свет. Весь следующий день я думал о них, об их близости. Порой так просто быть счастливым.
У меня дома такого не было в помине. Не помню, чтобы мои родители когда-нибудь целовались в моем присутствии. Даже когда еще спали в одной постели, что тоже было две тысячи лет тому назад. Позже отец перебрался на диван в гостиную. Ему всегда не терпелось лечь пораньше, так что для меня и мамы вечера заканчивались, не успев начаться. Два вечера в неделю он проводил у вдовы, заявляясь домой лишь на рассвете. Понятное дело, что потом ему требовался длительный отдых.
После смерти мамы вообще все пошло наперекосяк. Когда я днем возвращаюсь домой, все окна еще зашторены и повсюду тошнотворный запах гнили, который не выветривается никакими силами. Мне становится так грустно, что лень даже раскрыть занавески. Я жарю яичницу, врубаю ящик или же иду прямиком к Эрику, у которого в семье все как у людей и где испытываешь такое чувство, что, хоть ты им и чужой, тебе там искренне рады. Поначалу я был настолько переполнен жалостью к самому себе, что ни с кем не хотелось общаться, доставлять кому-то лишние хлопоты и натыкаться на чье-то притворное сочувствие. У Эрика дома легче дышалось. Там продолжали шутить и не надевали масок. Они понимали, что мне нужна отдушина и что не стоит жить отшельником, даже если у тебя кто-то умер. Вокруг полным-полно неискушенных в жизни людей, ни черта в ней не смыслящих.
Настала очередь слабоумного зачитать фрагмент из «Алисы». Мы затаили дыхание. И не зря. Услышанное нами даже отдаленно не напоминало английский, но не хочу сейчас об этом распространяться, больно уж неловко. Однако Вермас, который обычно прерывал нас на каждом втором слове, здесь как язык проглотил. Спустя несколько минут он сказал: «Спасибо, Ян» – и как ни в чем не бывало продолжил чтение. Таким образом, в первый же день стало очевидно, что к слабоумному здесь особое отношение.
