Вот и первый часовой-привратник. Ни на меня, ни на других посетителей он не обращает ровно никакого внимания. Глядит себе в сторону и крутит цигарку. Весь его вид говорит: «Как мне все это надоело!..»
Хорошо!
Вхожу в коридор корпуса. Здесь полагалось предъявить пропуск второму часовому и надзирателю. Они были не менее равнодушны. Солдат тупо изучал потолок, а надзиратель лениво шарил в принесенных продуктах и ставил на пропуске отметку.
Когда дошла моя очередь, надзиратель оживился:
— А, к Чевардину! — дружелюбно сказал он. — Ну и крепкий же, парень, твой братец! Ихняя палата — шестая налево, — объяснил надзиратель, возвращая мне пропуск. — Она открытая. Там тяжелых завсегда кладут. А твой братец уже понемногу встает. С клюшкой ходить учится.
Так! Вошел я, значит, благополучно. Вот если б еще так же и выйти…
Дверь в шестую палату была прикрыта. Я распахнул ее и окинул комнату взглядом. В ней стояло десять коек, но все, кроме двух, были свободны. Алеша лежал возле большого окна. Он читал книгу и даже не взглянул в мою сторону.
Едва я шагнул к койке Чевардина, как вдруг меня остановил голос второго больного:
— Ванюшка, ты как сюда?!
Я застыл соляным столбом: у двери лежал сынок симского купца Медяника, отъявленный черносотенец и громила. У меня язык прилип к гортани.
— А мне говорили, ты политик и от власти скрываешься!
Мелькнула мысль: «Без стрельбы не уйти!» Но в тот же миг осенила другая идея. И я бросился к Медянику с распростертыми объятиями:
— Федька! А я выглядываю, где ты! Твои старики велели передать тебе гостинцы. Эх, какой ты плохой стал! Зеленый вовсе, худой…
Я мигом присел у него в ногах, развязал узелок и стал выкладывать всякие сверточки и кулечки, продолжая заговаривать ему зубы:
— Это я-то политик? Что ты! Я состою в «Союзе истинно русских». Вот, видишь, и к тебе пришел.
Я мельком глянул на Алешку. Тот уставился на меня во все глаза. Вид у него был такой растерянный, что в другое время я надорвался бы от смеху. Но тут было не до веселья. Того и гляди крикнет мне Алешка «Предатель!» или — еще лучше — кинется на меня — и пиши пропало! Но в такие моменты является дьявольская изворотливость и находчивость.
— О! — сказал я. — И Алешка Чевардин здесь! Вот этот и впрямь политик! Ну-ка, я плюну ему в морду!
И, бросив гостинцы на кровать Медяника, я, гогоча, направился к Алешке, загородил его от Медяника спиной — а она у меня, слава богу, широкая! — и сунул ему записку. Потом почти беззвучно «прошевелил» губами:
