Это уже не Китон, это Борис Карлофф: когда я вижу, как он идет со шрамом на лбу, тараща свой черный глаз, перемазанные волосы торчком, меня охватывает ужас, близкий к хохоту.
Он уходит, я спотыкаюсь, я хочу вставить в розетку вилку, которую случайно уронил, меня шарахает током.
Вечер с Венсаном, что-то новенькое: меня вырвало.
Если бы я не остановился на Венсане, я бы желал весь земной шар: непрерывная икота похоти, взгляд оборванца.
Я вновь достал его фотографию, долго смотрел в изображенные на ней глаза, еще раз был очарован тем, как аккуратно расположена родинка с левой стороны его торса (я одолжил «Лейку» Т.: я навел резкость на глаза или на соски?). Сегодня вечером мне остается только сделать фотографию фотографии, возложенной словно на жертвенник, освещенной тремя лампочками миниатюрного светильника, купленного на распродаже. Фотография фотографии: способ отчасти утратить ясность переживания, отделить его самого от его ложного присутствия.
Писать о нем - значит получать удовлетворение.
Оцепенение возвращения: удушающая жара, гнетущая пустота этих праздничных дней и растущая одержимость, похожая на гигантскую, нелепую марионетку: член Венсана, измученный и вялый, влажный, ничтожный.
Всегда счастлив вновь увидеть его там, где не ожидаю, увидеть его лицо, его несимметричные глаза, это тяжелое веко, опускающееся от усталости, его узкий и сочный потрескавшийся рот: на портрете Хорста кисти Берара[8], посреди страниц альбома, который листаю, в этих фотографиях Бастера Китона, вклеенных в его «Мемуары», которые я читаю, чтобы спастись от мрачной запутанности Фолкнера.
В гостиной его отсутствующих родителей, куда я захожу впервые, на мебели выставлены фотографии детей: трех мальчиков и девочки. Большая черно-белая фотография совсем маленького Венсана с его великолепной улыбкой, которая осталась до сих пор, фотография спрятана за маленькими снимками трех других; среди них изображение сияющего мальчика, старшего брата, которого я никогда не видел. «Не горю желанием, чтобы ты с ним встречался... - говорит мне Венсан, заметив, что я рассматриваю снимок, - так как он тоже был бы не прочь с тобой познакомиться». Взятый напрокат ровер ждет внизу, мы покидаем квартиру.
Если я так дорожу им, то это потому, что он единственный, кто позволяет мне сохранить связь с моей юностью; ее иллюзорное присутствие проявляется в сиянии, в возрастании, в избытке.
На следующее утро мерзкая картина, висевшая напротив уютной постели, в которой я наконец-то выспался, уже давно потеряв сон и обретя его вновь как будто из-за лучащегося рядом со мной тела, так и лежала снятой с крюка, ее надо было повесить обратно прежде, чем мы покинем номер: Венсан, словно делая последний маленький подарок, влез на стул и преувеличенно криво вешал картину, давая мне время спустить его штаны и поцеловать маленькие, белые, столь крепкие ягодицы, напрягшиеся из-за угрозы, что я, мечтая о дырочке, коснусь их языком.
