Юрий Чернов был первым из братьев Черновых, с которым я познакомился, когда учился в восьмом классе. Его представил нашей компании Василий Ливанов. После окончания седьмого класса общеобразовательной средней школы № 170, Василий поступил в Московскую среднюю художественную школу (МСХШ), где уже учился Юрий Чернов.
Посторонние молодые люди как мужского, так – правда, значительно реже – женского пола, оказавшиеся в сложившейся еще в школьные годы сплоченной группе ребят-единомышленников, редко в ней задерживались. Наша напускная заумь, вычурный ритуал общения с устоявшимися ассоциативными вывертами и собственным слэнгом отпугивали нормальных юношей и девушек. Однако Юра Чернов, молодой человек нашего возраста, внешне отличавшийся от остальных «гусар» курчавой шевелюрой да страшной худобой, не стушевался перед показушным гусарским выпендрежем. Он держался в общение с нами с достоинством, с независимой самостоятельностью и очень скоро без каких-либо усилий с обеих сторон занял достойное место в наших рядах.
Со временем центр «гусарской» активности полностью переместился в коммунальную квартиру в Брюсовом переулке, где Юрий Чернов, не претендуя на эту роль, стал для нас своего рода авторитетом по поведению, реакцией которого мы стали невольно соизмерять свои собственные поступки. Он, кстати, ввел в нашу компанию нового члена – студента-медика Тельмана, – лицо, как теперь говорят, кавказской национальности, зарабатывающего себе на проживание и учебу в Москве работой на «Скорой помощи».
Юрий никогда не стремился привлечь к себе внимание, хотя был настоящим эрудитом и потрясающим рассказчиком. Мысли свои он высказывал четкими логически выверенными фразами и всегда по существу. Однако о своем раннем детстве, трагедии, постигшей их семью, трудном периоде эвакуации из Москвы в годы войны, смерти матери, появлении приемных родителей избегал говорить вообще.
В числе наши знакомых взрослых, преподавателей, родителей, что было тогда объяснимо, не находилось желающих поделиться с нами соображениями об изъянах общественного устройства, в котором мы жили. Очевидно, если такие желающие потенциально и имелись, то у них еще были свежи воспоминания о том, что им пришлось пережить в предвоенные годы. Не давала возможности забыть об этом борьба с учеными-генетиками, космополитизмом, врачами-убийцами, волнами накрывающая общество в первые послевоенные годы.
Вся информация, поступающая в те годы в Советский Союз извне, была, как известно, не только скудной, но и строго рецензируемой. Поэтому мы, как и большинство молодых людей, проживающих в условиях столь плотной информационной блокады и всеохватывающего воздействия партийно-комсомольско-пионерской индоктринации, мало чем, кроме, пожалуй, таких исключений, как братья Черновы, отличались по восприятию окружающей нас действительности от типичных представителей советской молодежи.
