Мы собрали лопатами то, что можно было собрать от наших павших, собралось примерно кубометр плоти и пепла, жирного пепла, закопали их рядом с остатками базы и взялись за транспортировку оставшихся химгенераторов.
Мы тащили их на тягачах. Дикие были железяки - размером почти в километр высотой, три в ширину, пять длиной... Гусеничные, медленные, могучие. На каждый атмосферник пришлось от недели до трёх месяцев пути. Привозишь, сгружаешь в центре площадки, отваливаешь на пяток километров в сторону, запускаешь инсталляцию и волочёшься обратно. Там грузишь новый и тащишься к следующей площадке. Реагенты подтаскивали дроиды-курьеры в автоматическом режиме, без нас. Остальные запасы окислителя и прочей дряни остались в целости.
Бесконечный тоскливый ад, одинокий, кошмарный. Это чёрно-синее небо, почти полное отсутствие атмосферы, пепел камня, взметающийся от малейшего движения… Днём адский жар, ночью - адский холод.
Мы не свихнулись вконец только благодаря радио. Ретранслятор работал хорошо.
Мы ругались, обзывали друг друга, рассказывали, кто и как кого имел из всей долгой цепи наших родственников… А потом Март запел. Отвратительно пел, голос был скрипучий, но пел. Я в отместку спел ему. Потом снова он. Потом снова я…
Два сумасшедших.
Мы пели, рассказывали анекдоты, обсуждали, кто что купит на свою долю от терраформированной планеты… Этой планеты, мой мальчик. Потом снова ругались.
Я даже не знаю, как вам это описать, эту вакханалию, что творилась в эфире.
Последний атмосферник мы тащили вместе. Перессорились всмерть. Он пытался застрелить меня. Из того самого “магнума”, про который я говорил. Я разбил ему бровь, рассёк кожу на виске...
Мы приехали сюда, мой мальчик, на это плато, атмосферник поставили левее вон той лиловой гряды… Она тогда была целее.
Встали рядом и смотрели, как этот металло-керамический червь ввинчивается в почву, как выпускает наружу устье заборника и вытаскивает в километре севернее жало выбросника генерированной атмосферы.
Потом запустили систему.
Вылезли наружу, и Март трясущимися руками развернул пульт. Мы вдвоём нажали на пиктограмму, едва поделили её пальцами в скафандровых перчатках.
Нажали. Атмосферники отрапортовали о запуске, на панели побежали зеленые сигналы, и мы заорали от восторга в чёрные небеса.
Орали что-то матом, кажется, помню, я тогда охрип.
А потом взорвался атмосферник. Этот самый, последний.
Он торчал ближе всего к эпицентру взрыва на базе, и, видно, что-то от того взрыва поимел - может, треснуло что-то, может, прогнулось, может, перегрелось. А может, просто заводской дефект. Бог ведает.
