Празднества при дворе, устроенные в честь шестнадцатилетия Петра, превзошли все, что София до этого когда-либо видела. Приземистый деревянный дворец с сотнями комнат и тысячами слуг был переполнен гостями. Всем им не терпелось увидеть принцессу, завезенную с Запада. Они выстроились в несколько рядов на лестницах, становились на стулья. Женщинам движения стесняли юбки, длинные шпаги военных представляли немалую опасность в случае давки.
Тысячи глаз устремились на Иоганну и Софию, когда те вышли из своих апартаментов. Императрица вызвала к себе Иоганну, а София ждала чуть поодаль, похожая на витрину ювелирного магазина. На ней скрестились придирчивые взгляды сотен людей. Этот критический осмотр сопровождался высказываниями — то громкими, то тихими. Спустя некоторое время пригласили Софию, и она вошла в личные покои Елизаветы, раскланиваясь и улыбаясь всем, кто выстроился по обе стороны коридора и переходов.
Елизавета в платье из темного шелка с серебряным шитьем, увешанная драгоценностями от шеи до талии, радушно приняла Софию и наградила ее лентой и звездой ордена Святой Екатерины. Иоганна тоже получила ленту и звезду, а затем гофмейстер Елизаветы принц Гамбургский сделал Софи комплимент по поводу ее безупречных манер. Она с радостью услышала, что ее нашли очаровательной и она понравилась «как государыне, так и народу». Первый экзамен был выдержан.
Обычно словоохотливая, она нарочно сдерживала себя и не говорила. Однако придворные шептались о ее незаурядном уме и прекрасном умении вести беседу. Ее улыбки и поклоны произвели на царедворцев хорошее впечатлений. Ведь они предполагали увидеть заносчивую гордячку, но ее теплота и обезоруживающее дружелюбие приятно удивили и восхитили всех. Один придворный сказал ей, что она приветствовала канцлера и истопника, ворошившего кочергой угли в печке, с одинаковой открытостью и уважением.
Начался шестинедельный великий пост, который продолжался до самой пасхи. В это время церковь предписывала воздержание, покаяние и молитвы. Императрица отправилась паломницей в Троицкий монастырь, расположенный в сорока пяти милях от Москвы. Она хотела, чтобы за время ее отсутствия София начала готовиться к принятию православия.
София знала, что до вступления в брак с Петром ей предстоит это. Но она знала и то, что ее отец оставался убежденным противником русской веры, и испытывала внутренний разлад.
Перед отъездом из Цербста отец вручил ей толстую богословскую книгу, в которой растолковывались различия между лютеранством и другими христианскими теологиями, приводился длинный список поучений. Во время той последней беседы он то и дело возвращался к мысли о том, как важно для нее сохранить веру, в которой она родилась. С детства у Софи религиозное учение отождествлялось с тревогой и душевной болью, и она, очевидно, с немалым волнением услышала весть, что ее церковным наставником будет архимандрит Симон Тодорский, который когда-то учился в университете германского города Галле.
