. Ко всему этому мусору. Все это считалось таким же отстоем, как (ф-фу) Карнаби-стрит
[66]. Там говорили «кайф» и «круто». В «Бабушке» сдержанное одобрение выражали словом «красота», а если требовалось назвать что-то действительно красивым, изрекали «совсем неплохо».
Я стал брать у своего приятеля Пола куртки из лоскутков, украшенные бусинами. Научился часто и с умным видом кивать. То, что я индус, помогало выглядеть прикольным.
— Индия, чувак, — говорили мне, — она далеко.
— Да, — говорил я, кивая. — Да.
— Махариши[67], чувак, — говорили мне. — Красота.
— Рави Шанкар[68], чувак, — отвечал я.
После этого запас индусов, о которых можно побеседовать, как правило, иссякал, так что дальше мы просто кивали друг другу. «Ну-ну, — говорили мы. — Ну-ну».
Впрочем, я, хоть и приехал из Индии, прикольный не был. А вот Пол был. Пол был из таких, про кого в фильмах для девочек-подростков говорится: «Ну, полный отпад!» У Пола имелся прямой и неограниченный доступ к длинноногим девицам и столь же неограниченный доступ к наркоте. Отец его подвизался в музыкальном бизнесе. Казалось бы, имелись все причины его ненавидеть. Однажды он уговорил меня заплатить двадцатку за участие в фотосессии для подающих надежды юношей-моделей, которую проводил какой-то его «приятель». Пол даже ссудил мне свои шмотки. «Приятель» взял у меня деньги и исчез без следа. Моя модельная карьера закончилась, не начавшись. «М-да, — изрек Пол, сперва покачав головой, а потом философически покивав. — Некрасиво».
Центром нашего маленького мирка была Сильвия (фамилии ее я так и не узнал). Сильвия заправляла в магазине. На ее фоне Твигги выглядела пухлявым подростком. Сильвия была страшно бледной, — возможно, потому, что всю жизнь сидела в темноте. Губы у нее всегда были черными. Одевалась она в платьица-мини из черного бархата или прозрачного муслина: первое — под вампира, второе — под младенца-покойничка. Она стояла, сдвинув коленки и развернув носки внутрь, так что ноги ее складывались в гневное «Т». Еще она носила огромные серебряные перстни во всю фалангу и черный цветок в волосах. То ли Дитя Любви, то ли зомби, она была этакой внушающей трепет приметой времени. Я жил в доме над «Бабушкой» уже не первую неделю и не обменялся с ней ни единым словом. Наконец я набрался храбрости и зашел в магазин.
Сильвия обозначалась в его бескрайних глубинах смутным багровым силуэтом.
— Привет, — сказал я. — Вот, решил зайти познакомиться, раз уж мы, знаешь ли, все тут живем. Подумал, пора уже вроде и пообщаться. Я — Салман.
