На этом запись обрывалась.
— Бенст был убежден, что, если он победит в состязаниях, к нему придет не только спортивная слава, это будет отличной рекламой его приборам.
— Да, это был умелый человек и прекрасный инженер.
Смит положил дневник на стол и характерным для него движением руки потер уголки глаз. Герон взял дневник и, машинально перелистывая его, промолвил:
— Не хотел бы я быть в его шкуре. Записи в дневнике свидетельствуют об опасениях, страхе перед надвигающейся катастрофой. Всегда больно признавать свое поражение…
— Почему же ему не сообщили, что все его соперники сдались?
— Не знаю. Наверное, это стало известно как раз в тот момент, когда с Бенстом прервалась связь. Целый месяц от него не было никаких известий. Ничего, что могло бы пролить свет на его местонахождение…
— Имеет ли смысл читать дальше? — засомневался Смит.
— Тут-то и начинается самое интересное, — сказал Герон. — Бенст утверждает, что перехватил сигналы какой-то загадочной станции. Подтвердил прием и все. Кто это был — неизвестно, так как затем связь опять прервалась. В этой истории вообще было немало загадочного. Когда судно обнаружили, выяснилось, что передатчик разобран. Но ведь Бенст по профессии был инженер-электрик и при желании ему ничего не стоило привести его в порядок.
Приятели молча разлили остатки виски и задумчиво уставились на тающие кусочки льда в бокалах. Оба думали об одном и том же.
— Как по-твоему, он был нормальный? — нарушил Смит тягостную тишину.
— Откуда мне знать… Ты бы прыгнул в море, где полно акул? Но я не исключаю и несчастного случая… Попробуем-ка восстановить последний этап этого загадочного путешествия. Хочешь, я нарисую его на карте?
В Героне заговорил специалист. Сначала сплошной линией, затем пунктиром он обозначил последнюю часть пути Бенста.
— Двадцать второго марта он достиг Фолклендских островов. Это был самый южный пункт его путешествия. Здесь он внезапно изменил курс и медленно, как бы колеблясь, порой делая зигзаги, повернул судно на север. В течение нескольких недель — кто знает почему? — он бродил неподалеку от берегов Бразилии и наконец направился к Карвуэйрским островам. Как раз к этому времени относятся самые странные записи в его дневнике: это обрывки каких-то предложений, непонятные нагромождения чисел. Возможно, это шифр. Я пытался их разгадать, но не сумел. Вот тогда-то я впервые и задумался, все ли у него было в порядке с психикой… Вероятно, что-то с ним случилось, может статься, болезнь, жара, перенапряжение, результат длительного одиночества… Трудно гадать. Где-то вблизи Гаити связь с внешним миром возобновилась. Это был поток сообщений, из которых ничего нельзя было узнать ни о пути следования судна, ни о состоянии самого Бенста, ни о его настроении, самочувствии. Записи в судовом журнале заканчиваются двадцать четвертого июня… За две недели до того, как французский корабль обнаружил пустое судно.
