— Даже ценой нарушения закона? — поинтересовался прокурор.
— Мы поступим так в интересах всего человечества.
— Послушайте, господин доктор, — перебил его прокурор Классен, закуривая еще одну сигару, — это ваше — как бы его назвать? — научное жюри, или консилиум, вероятно, имело определенные причины поступить именно так. А мне эти причины до сих пор не ясны. Ведь, насколько я понял, антиментон представлял собой препарат, который успокаивал душевные страдания, то есть, по существу, позволял как бы ускорить все то, что человек должен был переживать в себе в течение достаточно долгого времени, пока он в конце концов не успокоится. Так?
Доктор Бергсон утвердительно кивнул головой.
— Так. Вернее, почти так, и в этом «почти» кроется вся суть проблемы. Представьте себе, господин Классен, что у вас умирает кто-либо из близких или случается какое-нибудь несчастье, или, например, вас бросил кто-то, к кому вы были сильно привязаны. Ясно, что должно пройти довольно много времени, пока у вас внутри все переболит и успокоится. Иногда, кстати, это чувство совсем не проходит. Вместе с тем в подобной ситуации человек как бы набирается жизненного опыта, становится более умудренным — таковы, вероятно, извечные законы природы.
Если бы с помощью такого средства как антиментон человек оказался в состоянии мгновенно все забывать, либо резко ускорить процесс своих внутренних переживаний, который я назвал бы созреванием, а, может, накоплением опыта, то, поверьте, это не стало бы для людей таким уж благом. Некая боль всегда должна сопутствовать человеку в жизни. В том числе и физическая. Если бы на свете вдруг пропала физическая боль, то, вероятно, это существенно сказалось бы на человеческой природе. Конечно, не та кратковременная боль, от которой мы стараемся избавиться в медицинской практике, а вообще всякая боль — ведь тогда у человека просто не осталось бы в жизни никаких радостей.
— Стало быть, — прервал рассуждения Бергсона прокурор, — обвиняемый Хольцман лишил жизни вашего коллегу Траммера, действуя в соответствии с принятым коллегиально решением? Господин доктор, я не врач и не хотел бы предаваться сейчас размышлениям по поводу физической или душевной боли, но в данный момент я могу обсуждать имеющиеся у нас факты только с точки зрения закона. Правда, должен вам сказать, что кроме уголовных статей и параграфов существует еще человеческая совесть, и то, почему ваш коллега пришел к нам с повинной было продиктовано ему его совестью. Если хотите услышать мое твердое мнение — он убийца. Это было совершенно обычное, хладнокровно задуманное убийство, причем сам Хольцман оказался в данном случае лишь орудием, а вы и все остальные сотрудники — его соучастники.
