Тогда Тадж-аль-Мулук воскликнул: «Я непременно на него посмотрю!» — и стал настаивать, разгневавшись. И юноша вынул лоскут из-под бедра и заплакал, и застонал, и стал жаловаться, испуская многие стенания и произнося такие стихи:
Не надо корить его — от брани страдает он.
Я правду одну сказал, но слушать не хочет он.
Аллаху вручаю я в долине луну мою
Из стана; застежек свод — вот место восхода ей.
Простился с ней, но лучше б с жизнью простился я,
А с ней не прощался бы — так было б приятней мне.
Как часто в разлуке день рассвет защищал меня,
И слезы мои лились, и слезы лились ее.
Аллахом клянусь, не лгу. В разлуке разорван был
Покров оправдания, но я зачиню его.
И телу покоя нет на ложе, и также ей
Покоя на ложе нет с тех пор, как расстались мы.
Во вред нам трудился рок рукою злосчастною,
Он счастья меня лишил, и не дал он счастья ей.
Заботу без примеси лил рок, наполняя нам
Свой кубок; и пил я то, что выпить и ей пришлось.
А когда он окончил свои стихи, Тадж-аль-Мулук сказал: «Я вижу твое тяжелое состояние. Расскажи мне, отчего ты плачешь при взгляде на этот лоскут?». Тогда юноша вздохнул и ответил: «О владыка, моя история диковинна, и у меня случилось чудесное дело с этим лоскутом, его владелицей и той, что нарисовала эти рисунки и изображения», — и с этими словами он развернул лоскут. Вдруг на нем возникло изображение газели, вышитое шелком и украшенное червонным золотом, а напротив нее — изображение другой газели, которое было вышито серебром, а на шее — ожерелье из червонного золота и три продолговатых выдолбленных топаза.
Увидев это изображение и как хорошо оно исполнено, Тадж-аль-Мулук воскликнул: «Да будет превознесен Аллах, научивший человека тому, чего он не знал!» — и привязалось к сердцу его желание услышать историю этого юноши. «Расскажи мне, какая история у тебя случилась», — попросил он. И юноша стал рассказывать.
История о платке с вышитыми газелями
Знай, о владыка, что мой отец был купцом и не имел ребенка, кроме меня. А у меня была двоюродная сестра, которая воспитывалась со мной в доме моего отца, ибо ее отец умер. Перед смертью он условился с моими родителями женить меня на ней. И когда я достиг зрелости мужчин, а она — зрелости женщин, ее не отделили от меня, и меня не отделили от нее. Потом отец поговорил с матерью и сказал: «В этом году мы напишем запись Азиза и Азизы» — и, сговорившись с нею об этом деле, начал приготовлять припасы для свадебных пиршеств. А притом мы с моей двоюродной сестрой спали в одной постели и не знали, как обстоит дело, хотя она была более рассудительна, знающа и более сведуща, чем я.
