— Валентина Матвеевна, а насчет личного автомобиля Эдик мечтает?
— Впервые слышу. Какой автомобиль… Еще ведь сестра пятнадцати лет и бабушка. А пенсии скромненькие.
— С Эдиком выходит четверо?
— А зарплата, считай, одна, — улыбнулась женщина виновато, будто я пришел с упреком.
Не могу чай пить — варенье к горлу липнет. Подмывает меня вскочить, и бросить, и бежать, и делать. А что? Помощь Эдику предложить? Не возьмет, я его знаю. Бригадное собрание тайно собрать? Народу много, прознает да и обидится. В местком пойти? Дадут сотню-другую… Не выход.
Встал я тяжело, сразу почувствовав отработанную смену.
— Валентина Матвеевна, у меня к вам нижайшая просьба. Не говорите парню, что я побывал…
Сколько живу, столько и дивлюсь человеческим качествам разным. Подлец, дурак, хамло, выжига… Не спешите. Махонькая точечка может все перевернуть наоборот.
Наплел Эдик бригаде про родителей и автомобиль. Ложь, как говорится, в чистом виде. Да вот узнал я, что он четверых содержит, и стала эта ложь совестью. Стыдно ему про свою нужду сказать — вот и ложь. От совести она.
8
Из Эдиковой квартиры бежал я домой как нахлестанный. Будто звали меня криком-покриком. В переднюю ввалился шумно, с Марией не поговорил, есть пока не стал, умылся наспех… И в сыновью комнату.
Генка давно сделал вид, что ничего не произошло. Будто не было разговора про деньги. А про мать Весты мы умолчали. Пробегала тут овца, да из чужого сельца.
— Здорово, сынок!
— Здравствуй, отец…
Он в «комбайне» ковырялся. Этот «комбайн» сущая прорва. Как его Генка приобрел, так и возится с ним по сей день — хочет его поднять до высшего класса. Хотя машина ловит станции, вертит пластинки и записывает голоса, но, видать, Генка желает, чтобы «комбайн» ему еще кофе выдавал.
— Как физическое самочувствие?
— Нормально, отец.
— Как работа?
— Нормально.
— Как женитьбины дела?
— Нормально.
Это «нормально» я терпеть не перевариваю. Или еще «нормалек». Вроде как барана спросил и он в ответ пробекал. Может, в другое время я бы тоже чего бекнул, но теперь меня жгло другое.
— Как порешили с квартирой?
— Комнату снимем.
— А как Лидия Аркадьевна на это отозвалась?
— Неважно отозвалась.
— Ген, того…
Я закашлялся и зафыркал, как непрогретый двигатель. Это меня совесть корежила. Да с чего же? Прав ведь я, а не дед Илья. Неужели совесть с правотой не с одного корня растут? Неужели совесть с правдой не в согласии? Неужели совесть посильнее? Ох, Эдик, Эдик…
— Гена, я тут одну решалочку заново решил.
