Звонок за дверью потренькал слабенько. У электрика-то. Открыла мне женщина средних лет, неказистая, одетая в кофту домашней вязки. Видать, домработница или приехала родственница из деревни на городские хлеба.
— Доброго вам здоровьица. Я Эдиков начальник, Николай Фадеич.
— Проходите, пожалуйста, — пригласила голосом мягким, открытым. — Только Эдика нет.
— Без него перезимуем.
Разделся я и был препроважен на кухню.
— Извините, уборка в комнатах…
В двух, как я понял. Кухонька невидная — ни мебели, ни размера. Моя во всех отношениях будет лучше. Но чистенько и запах уютный.
— Николай Фадеич, чайку…
После работы ни от чайку, ни от кофейку не отказываюсь. Да и знаем мы их чаек — небось с копченой колбаской да с икоркой…
Однако был голый чаек, не считая варенья. И на том спасибо, погоняем. Разузнав ее имя-отчество, я поделился:
— Валентина Матвеевна, прибыл я скорее не к вам, а к Эдиковой родительнице.
— Я его мать, — удивилась она тихо.
— Тогда извините за слепоту.
Позабыл я, что большие ученые держат себя просто, будто и не они. Вокруг нашего дома одна старушка бегала в белых порточках и маечке. Ноги синие, сама красная, дышит пыхтяще — трусца, короче. Ну и считаем все, что баба с дымом в голове. А на поверку оказалась она мировым ученым и лауреатом. И то: большому ученому пыжиться резону нет — его и так видать.
— Валентина Матвеевна, между прочим, элементарными частицами интересуюсь…
— Да? — вроде бы не поверила она.
— Хоть и махонькие, а мир на себе держат.
Ее простое лицо выразило нескрываемое удивление: мол, мужичок, а туда же.
— Валентина Матвеевна, вы, случаем, новую частицу не открыли? Их, говорят, навалом.
— Николай Фадеевич, я вас не понимаю…
— Спрашиваю насчет новых частиц, поскольку вы ученый по физике.
— Николай Фадеевич, господь с вами, — улыбнулась она, но уже тревожно.
— А кто же вы по специальности?
— Была швеей, а теперь на инвалидности.
— Вы уж извините меня, Валентина Матвеевна, за мои вопросы… А муж?
— Он умер, когда Эдику десять лет исполнилось.
— Дипломатом был?
— Что вы… Водителем такси. За рулем и умер, — вздохнула она.
Вчера в нашей столовой пельменей наделали со сметаной. Ребята, говорю, берите ложки, а не вилки. Не послушались. Растопшая сметана вся осталась в тарелках, а я свою ложечкой выхлебал. Вот что значит жизненный опыт. Так на хрена он мне нужен, этот жизненный опыт, коли его только на пельмени и хватает! Под заграничной сигаретой парня не разглядел. Лужа реки мельче, дурак бревна крепче. Умная старость… Видать, не так старость умна, как молодость глупа. Старость умна лишь на фоне молодости.
