Генка открыл было рот, чтоб сказать: знает, мол, что делает, не надо решать за него, и вдруг понял – а ведь права Наталья. И не с чего, абсолютно не с чего ей ему доверять. Сам виноват. Рот закрыл и рванул вперед, с ушами красными, как гриб-подосиновик.
А она побрела по деревне. Зашла в гости к знакомым, посидела за чаем. Потом всю дорогу останавливалась поболтать – окликали, расспрашивали. Всколыхнула история всю округу. Не спешила домой, давая время себе и Генке. Отвечала, улыбалась соседям, и, незаметно, добрела до окраины.
Взглянула, наконец, на лес – тот, что водил мужиков кругами, мучил безвестностью женщин. Глянула и удивилась. Совсем не страшным оказался. Не злым.
Еловый частокол распался вдруг на отдельные елки, звенело меж них птичьим криком, гулял теплый ветер – с запахом мха и трав. Высь подмигнула оранжевым глазом – не дрейфь! Как будет, так тому и быть.
Ощутила Наташка, что кончается здесь для нее вся эта история: свекор приходит в себя, свекровь помирать раздумала. Оба уже ненавязчиво интересовались: вы, ребята, когда домой? Ох уж эта прямота стариковская…
В лесу так бывало не раз. Набираешь грибов, уже корзинку вниз тянет. Усталость чувствуешь, но еще бы чуток походить…
И тогда лес, ненавязчиво, но твердо, веткой ли в глаз, комариным укусом в ухо, сапогом, нежданно в болоте промокшем насквозь, даст понять, что пора.
Вот и Наталье пора. Кивнула лесу на прощанье, и обратно пошла.
Навстречу ей на всех парах спешила тетя Маша. По лицу соседки было понятно – что-то стряслось. Немедленно стукнуло сердце, завертелись мысли одна другой хуже.
– Господи, он же сожрет его! – на бегу кричала она.
Наташка бросилась следом, понимая, что, кого бы сожрать не пытались, нужно это дело немедленно прекратить.
Оказалось, пока она гуляла, Генка дрова тете Маше для бани колол. Рассчиталась она, как водится, местной валютой. Самогоном. Хорош в этот раз получился, зараза, заборист да крепок.
Посидели они с Генкой совсем чуток. Хотя, глядя на блестящие глазки соседки, Наталья усомнилась. Поболтали о том о сем, и хозяйка пошла гостя выпроваживать.
А его развезло, на старые-то дрожжи, он только до бани дошел, и стоит. Качается.
А там Лютик привязан. Чужих на дух не выносит. Возьми и сорвись.
Наталья похолодела. Лютиком звали дворового пса. Невинное цветочное имя было сокращением от Лютый. Оно и выражало истинную сущность пса. Злющий – сама тетя Маша его боялась. Два года назад разорвал кота, соседка ревела тогда навзрыд – пристрелю гада! Фашист, а не пес.
