— Ну что, зятек, никак, занедужилось? — спросил Благочестивый.
— Да, брат, укатали сивку крутые горки. Слыхал, поди?
— Да, слыхал. Правда, не о горках, а о князе киевском. Здорово он потрепал тебя?
— Да уж, куда лучше. Едва ноги унес.
— В отца пошел сынок, в отца. Тот, правда, болгарам да грекам кровь пускал.
— А хазарам?
— Ну и хазарам от него досталось.
— Ничего себе досталось, если от Хазарии камня на камне не оставил. По сю пору где столицу была, одна полынь растет. А сынок-от далеко не бегает, он у ближних соседей куски рвет.
— Да, — вздохнул Болеслав. — Червенские города, считай, потеряны для нас.
— Ты прав, — согласился Мечислав. — Нам уж вряд ли удастся их вернуть. Хорошо, если детям повезет.
Высокие родственники несколько лукавили меж собой, называя червенские города — Перемышль и Червень — «нашими», в то время, когда каждый считал их своей собственностью. Мечислав — польскими, Болеслав Благочестивый — чешскими. Но в действительности ныне они уже были собственностью великого князя киевского Владимира Святославича.
— Ты когда домой-то собираешься? — спросил Болеслав вроде бы без всякой худой мысли.
Но Мечислав понял намек — хозяин Кракова предлагает покинуть его пределы.
— Да вот что-то занедужилось, как получшает, так и поеду.
— Ну, кланяйся сестре Дубровке. Как она там?
— Как? Жива-здорова, слава Богу, с внучками занимается.
— А чьи внучки-то?
— Старшего, Болеслава. Вот тоже незадача, мужчина здоровый, а что ни год, от него одни девки родятся. Хоть бы для смеху один мальчишка.
— Пусть другую жену возьмет, может, это из-за бабы.
— Может, может. Но опять же возьми, наприклад, меня. Дубровка как родила трех мальчишек, женился на Оде, а она еще тремя парнями наградила. Мыслимо ли?
— Это верно, — вздохнул Болеслав, — нашему брату иметь много парней нельзя. Стол-то княжий один. Так что твой старший Болеслав пусть не печалится, все может добром обернуться. Через девок перероднится со всей Европой, глядишь, меч и не понадобится. Вон взгляни на Владимира Киевского: жен не то шесть, не то пять, все парнями телятся. И уж, кажется, за десяток перевалило. И каждому город нужен.
— Ну, Русь — земля большая, он может еще десятерых наделить.
— За счет соседей, Мечислав, вот таких, как мы. Так что у сыновей наших жизнь не мед будет, помяни мое слово.
— Знаю, — вздохнул Мечислав, — оттого и сердце болит.
Долго еще говорили меж собой родственники, и Болеслав Благочестивый ушел, лишь когда твердо убедился, что зятек не думает оставаться в Кракове, тем более претендовать на него. Просто занедужилось бедняге после сокрушительного поражения, выздоровеет, уедет в свое Гнезно. Дождется своих послов, отправившихся к киевскому князю за миром, и покинет Краков.
