Кашлянул с чего-то Костка и словно разбудил боярина. Поднял он голову и рукой махнул несколько раз, разгоняя собравшихся. Всех, всех. И жителей, и дружинников своих гнал прочь. Двинулись было с места и Костка с Хоткой, но Хотку боярин рукой остановил. Когда остался перед ним только он, Варяжко сказал:
— Вину тебе за перетес княжич простил по душевной щедрости своей. Но я обиду князю без следа не могу оставить. А потому назначаю тебе три гривны продажи.
— Но, боярин…
— Не перечь, — нахмурился Варяжко, — ежели худшего себе не желаешь. Продажу эту взыскиваю ныне же.
— Но у меня нет таких кун.
— С тобой конь. Не очень борз, но я назначаю за него эти куны. Аминь.
Варяжко поднялся с лавки, давая понять, что разговор окончен. Затем поманил пальцем одного из дружинников и велел:
— Поедешь с этим до полпути. А там, забрав коня его вместе с седлом, воротишься.
— Слушаюсь, — поклонился дружинник и тут же махнул рукой Хотке: — Побежали.
Отпустив Хотку с дружинником, Варяжко прошелся по лагерю, отдал распоряжение готовиться к ночлегу. Потом зашел в избу, кликнул Костку. Тот появился в дверях тут же, — видно, был рядом в истобке с семьей своей.
— Вели, Костка, ложе княжичу приготовить. Траву свежую, сухую. Блохи есть?
— Бывают, — виновато промямлил Костка.
— Чтоб не было.
— Будь покоен, боярин. Велю женке вымести все, а после на низ травки одной подсыпем. Ни одна тварь не укусит.
Солнце уже скрылось за вершинами деревьев, стало смеркаться. От озера потянуло прохладой. Варяжко посмотрел в ту сторону, где сидел княжич. Недалеко от него из воды торчала голова Волчка. Тальца уже там не было, — наверно, в лес за лапником ушел.
Достав из тороки корзно княжича, Варяжко направился к нему. Подошел сзади и, распахнув корзно, накинул на плечи Святополку.
— Хладом веет, — молвил заботливо.
Княжич встал с земли, оправил корзно. Постояли. Помолчали. Только Волчок, побулькивая, отдувался в воде. Окрест было тихо.
— Святополк, — ласково и негромко позвал кормилец. — Отойдем чуток. Мне тебе сказать что-то надо.
— Сказывай здесь.
— То не для чужих ушей, — покосился Варяжко на голову Волчка.
Княжич остыл уже, перечить пестуну не стал, отошли вместе к кустам.
— Что я скажу тебе, сынок. Слушай старика, худому не посмею учить.
Варяжко поправил капторгу[62] у корзна, заглянул в глаза отроку. Гнева уже не было в них, но исчезла и живинка какая-то, которая согревала сердце старика в долгих беседах и поучениях.
— Содержание дружины и любая рать, хотя бы и малая, много кун требуют. Как ты думаешь, откуда они берутся?
