— Ну как не было? Воевода Блуд, пожалуй, ближе меня к нему был. Ну а князь? Какой он был? Не злой, даже, скорее, добрый. Да и Олег был такой. Видно, оба в мать удались. Коли б не этот злыдень Свенельд, они, может, никогда бы не поссорились. Были бы оба живы, и Владимир бы поостерегся на Киев ратью идти. Он ведь в Новгороде сидел, туда его Святослав еще мальцом отправил вместе с стрыем его Добрыней. Он ведь, если по закону судить, был побочным сыном, рожденным ключницей Ольгиной, холопкой Малушей. Святослав стол киевский отдал законному сыну Ярополку, твоему отцу, рожденному королевой. А Владимира подальше отправил в Новгород, новгородцы уж больно просили у него себе князя. Ну а когда в Новгород весть пришла, что Ярополк брата родного убил, тут Владимир вроде встревожился. Его, сдается мне, Добрыня Никитич науськал: иди, мол, на Ярополка, а то он и тебя, как Олега, убьет. Ох уж эти советчики ближние[20],— вздохнул Варяжко и замолчал.
Они долго не заговаривали, смотрели в звездное небо. Наконец Святополк, убив на щеке комара, сказал раздумчиво:
— Так выходит, стол киевский Владимир незаконно захватил. Ведь дед Киев-то моему отцу оставил.
— Выходит, так, сынок. Только ты вот что… — Варяжка повернулся к княжичу, приподнявшись на локте, заглянул в его темные глаза, — об этом никогда никому не заикайся.
— Почему?
— Потому что у Владимира везде подсылы, соглядатаи есть. Донесут, он тебя изведет.
— Но он ко мне добр. Когда приезжал, всегда рукой по голове гладил.
— Потому гладил, что после смерти Ярополка он, как брат, детям его отцом становится. А если узнает, что ты, Святополк Ярополчич, засомневался в его праве на великокняжеский стол, он этой рукой, которой гладил тебя, и придушит.
— Ну уж, — с плохо скрытым испугом сказал княжич.
— Ну это я так говорю для примера. А уж в поруб[21] засадит — так это точно. Так что думать думай, но помалкивай.
— Ну а коли он соглядатаев подошлет? Я же увижу их.
— Они, сынок, и сейчас на этих возах есть. Да и тот же холоп, услыхав от тебя такое, захочет перед великим князем выслужиться, свободу получить.
— Ну маме-то я могу сказать?
— Оно, пожалуй, и княгине не стоит говорить. Она станет за тебя волноваться, переживать. Да и потом, она и так знает об этом, да молчит.
— Мама знает? — удивился княжич.
— Конечно, знает.
— И молчит?
— И молчит. И правильно делает, о тебе беспокоится, о твоем спокойствии, о жизни твоей.
И опять они долго молчали, отмахиваясь от комаров. Наконец опять заговорил княжич:
