— С какой стати нам говорить? — спросил Сашка. — Вы нас всё равно убьёте.
Голос его дрогнул. Китаец закивал — почти по-доброму.
— Да, конечно… Но можно умереть от пули. А можно — и по-другому. Ты ведь не хочешь узнать — как это, по-другому?
— Пошёл ты, — сказал Сашка и усмехнулся.
— Ну а ты что скажешь? — хунхуз повернулся к Рату. — Ты местный. Ты ведь казак?
— Кто убил человека, чем скелет лежал недалеко от балка? — спросил Рат. Китаец ответил охотно:
— Я. Он был глупый. Я притворился, что заблудился, работал с ними и потом застрелил их в спину. Его и его женщину. Она была красивая.
— Это были мои отец и мать, — сказал Рат равнодушно. Китаец покивал с таким же равнодушием:
— Что ж, чем вас меньше, тем ближе наши сроки… Вам надо говорить. Иначе будет очень больно… вот так, — он нагнулся к Сашке и, сдёрнув повязку, воткнул палец в рану.
— Умммхх… — выдохнул Сашка и задёргался, но потом заставил себя лежать спокойно.
Рат видел, как на шее Сашки натянулись жилы и вспухли трубы артерий.
— Говори, — хунхуз несколько раз повернул палец в ране. По щекам Сашки текли слёзы, он плотно зажмурился. — Не надо молчать. Ночь очень длинная, и вы всё равно заговорите… — он вырвал палец (Сашка выгнулся) и что-то сказал. От костра подошёл не раненый. Он нёс в руке горящую ветку. — Говори пожалуйся, — попросил хунхуз и поднёс огонь к груди Сашки, провёл им по коже — туда-сюда, задержал.
Сашка закричал. Рат отвернулся и стиснул зубы; в крике Сашки прорвались слова:
— Уберите огонь, дяденька, пожалуйста, огонь у-бе-ри-те-е!!!
«Скажет, — подумал Рат. Он не мог осуждать Сашку… но осуждал. — Эх… сын десантника…» Стало тихо, только Сашка стонал и тянул воздух сквозь зубы.
— Сань, — попросил Рат, — не говори, не надо. Там Светка, Сань.
— Я не скажу, — тихо ответил Сашка и снова закричал, но уже без слов. Тогда Рат тоже закричал — почти истерично, с присвистом, дёргаясь в верёвках:
— Ты взойди-взойди, солнце красное!
Обогрей ты нас, людей бедных!
Людей бедных — людей беглых!
Эх, да мы не воры!
Да не воры да не разбойнички!
Стеньки Разина
Ййэхх — да мы работнички! — сам не зная, почему, чтобы просто слышать только себя.
Сашка умолк — сразу, Рат понял, что он потерял сознание. И ощутил дикую, грызущую боль в ногах. Когда боль отступила, Рат не помнил, кричал ли он. Мальчишка был весь мокрый от пота, ко рту подкатывала тошнота, имевшая медный вкус. В ушах стоял звон. Из темноты выплыло лицо хунхуза. Он перевернул Рата на бок, лицом к лицу Сашки, который дышал открытым ртом.
