Он усадил Юлю в кресло, сел напротив, записал ее телефон и дал свой, служебный. Потом проводил до комнаты и пошел к себе, всей спиной, всем телом ощущая колючий взгляд тучной дежурной в фирменном синем платье и нелепом иссиня-черном растрепанном парике.
Господи, как в нем всего теперь много! А он-то собирался здесь отдохнуть. Павел быстро разделся, погасил свет — спать, спать! Но сон отлетел, едва он коснулся белой, пахнущей свежестью, мягкой подушки. Юлька! Какое чудо, что они встретились! И такое счастье хлынуло на него, что он сел, снова зажег настольную лампу и обалдело уставился перед собой. «Да что же это? Значит, так оно и бывает? Неужели это любовь?» — спросил он себя, и ему стало страшно, потому что в тот же миг он понял, что да, любовь, самая настоящая, та, о которой он читал и слышал, но в которую не очень-то верил, которую никогда ни к кому не испытывал и уже не надеялся, да, пожалуй, и не хотел испытать. Была Таня, была, в конце концов, Галя, Он даже застонал от тоски: Таня, Галя… Чушь какая-то! Ведь Юлька была рядом, там, в институте, а он… Безмозглый осел!
Павел встал, закурил. Потом покосился на телефон: «Позвонить? Нет, нельзя: спит, наверное. Спит. Маленькая моя. Юлькин мой дорогой…»
Он снова лег и, страшно усталый, счастливый, измученный, мгновенно заснул. Назавтра он уже ехал в Москву, изо всех сил стараясь понять, о чем его то и дело спрашивают индийцы, — молчали же раньше всю дорогу! — и понимая одно: до встречи с Юлей — три дня. Целых три! Дома предстоит свидание с Таней, на работе будет вздыхать Галя, а до Юли — три дня.
— А ты загорел… — встретила его Таня. — Хорошо прогулялся? И мы тут заодно отдохнули — никаких звонков, никто не дышит в трубку…
И это при Сашке. При Сашке!
— Значки привез?
Сын снисходительно, даже, пожалуй, сочувственно чмокнул его в висок.
— Вот…
Павел сунул ему ярославские значки, прошел в ванную, пустил воду.
— Эй, не залеживайся, через полчаса ужин…
Таня стукнула в дверь, как всегда, костяшками пальцев, в голосе виноватые нотки. Кажется, его здесь ждали: на батарее свежая пижама, халат, мохнатая простыня, у зеркала новый польский лосьон — купила в его отсутствие. Лучше бы ничего этого не было! И этих ноток в голосе — тоже. Потому что ничто теперь не поможет. Он понял это с холодящей сердце ясностью. Он прошел мимо Юльки — тогда, сто лет назад, в институте, он полжизни прожил без нее и вдруг встретил ее снова, и надо все рвать и идти к ней — вот что ему нужно.
