— Это что… Мне еще приходится с ним спать…
Сказала и пошла куда-то, стала уходить от него по их переулку.
Павел догнал ее, остановил, повернул к себе, обнял и постоял так немного, прижимая к себе крепко-крепко, ничего не видя перед собой. Потом облизнул пересохшие губы.
— Мы должны развестись и пожениться, Юля. Так больше нельзя.
— А Саша, Аленка?
— Мы им все объясним. Они поймут, вот увидишь…
— А Володя, Таня?
В ее голосе было столько отчаяния, что он испугался. Юля чуть отодвинулась, ослабила железную хватку его рук.
— Ты не знаешь, я никогда не говорила тебе: Володя такой, такой… — Она запнулась, подыскивая слова. — Он однолюб, понимаешь? Он не как я… Я и раньше влюблялась…
— Вот как? А я и не знал… — Павел грустно улыбнулся. Он уже снова мог смотреть ей в глаза.
— Да, влюблялась! — вызывающе тряхнула головой Юлька. — Я его не любила и потому была свободна, вот и влюблялась, а он — нет. Он всегда любил меня — теперь я знаю, как это тяжело, какая это несвобода — всегда любить. Он всегда был мне верен…
— Ты уверена? — усмехнулся Павел. Дурочка она у него все-таки: да женится ее драгоценный Володя через год — и все тут. Вот Таня — другое дело…
— Уверена! Я…
— Ты вот что, — перебил ее Павел, — ты меня любишь?
— Да.
— Точно?
— Точно.
— Тогда все. Разводимся и женимся. Вот только… как сказать Саше… Понимаешь, девятый класс…
— Понимаю! — Ему показалось, что Юлька ухватилась за эти слова как за спасательный круг, — Надо подождать…
— Нет, не надо.
— Надо… Ты сам знаешь, что надо. А я подготовлю Володю.
— Как это? — удивился Павел.
Юлька на минуту запнулась, потом подняла на него серые честные глаза.
— Так. Чтобы он потихоньку меня разлюбливал.
Павел кивнул, обнял Юлю за плечи, повел к машине.
Пусть, ей виднее… На минуту в нем шевельнулась жалость и к Тане, и даже к Володе, но он с ожесточением подавил ее: «Хватит с них… У нас одна жизнь, и никто не даст нам вторую за то, что всю первую мы терпели».
— Познакомь меня с дочкой, — неожиданно для себя попросил он, и Юля так и вспыхнула, засияла.
— Ага… Ты нас довезешь куда-нибудь, да? Я проголосую, и ты довезешь…
И через неделю Павел увидел Аленку.
Он хорошо запомнил этот хмурый, ноябрьский день. С низкого серого неба шлепались на землю тяжелые хлопья, сквозь жидкое месиво из воды и снега пробирались машины, могучие грузовики обходили нерешительные легковушки, швыряя грязью в его зеленый отмытый «датсун». Павел сидел в машине уже полчаса. Юля запаздывала. Он включал и выключал печку, выходил и вытирал стекла, пробовал даже читать. Несколько дней назад Юля дала ему «Пелагею» Абрамова: «Почитай, он пишет так, как есть в жизни. Ты это сразу почувствуешь…» Это действительно чувствовалось, хотя Павел никогда не был в деревне, но сейчас ему было не до Абрамова. Он с трудом выбрался из дому — Татьяна устроила допрос с пристрастием — и теперь ждал, волнуясь и тоскуя, радуясь, что увидит Юлю и тоска ненадолго уйдет. Об Аленке он пока не думал, не хотел думать. Он полюбил женщину с ребенком, значит, полюбит и ее дочь. Хорошо бы, конечно, чтоб Юлька была одна, но она не одна. А может, и к лучшему, что не одна: нянчить своего он уже не способен. Или способен? Их, общего с Юлькой, сына? Неожиданная нежность сжала ему сердце. И в ту же минуту смеющееся лицо Юли закрыло залепленное снегом стекло. Как это он ее проглядел? Павел поспешно распахнул, дверцу.
