Ученый в замешательстве подошел к компьютеру. Требуется всё проверить и перепроверить! Надо найти ошибку! Пальцы заметались по клавиатуре, но в висках стучал безжалостный приговор: поздно. Руки безвольно опустились, глаза зажмурились от досады. Поздно! Эксперимент над Вовой Гриценко завершен. Он ничего не в силах исправить.
Остается только ждать.
В коридоре бушевал министр. Дверь сотрясалась от новых сильных ударов. Шувалов не сразу заметил дребезжащий от напряжения телефонный аппарат. Он поднял трубку.
— Антон Викторович? — послышался торопливый голос Валентины Федоровны. — С вами хочет поговорить дочь генерала Павлова. Переключаю.
— Доктор Шувалов? Мне только что сообщили, что план той операции над моим отцом составляли вы. Вчера папа умер… — Антон слушал молча, понимая, что сейчас его еще раз обвинят в убийстве. Рядом стоял Саша. Антон прижал сына к себе, чтобы до ушей мальчика не дошли пугающие, но справедливые слова. — Спасибо вам, доктор Шувалов. Вы совершили чудо, вы вернули нам отца.
— Но как же… — окончательно растерялся Антон.
— Он умер, потому что его мышцы полностью атрофировались. Организм не выдержал пробуждения после многолетнего сна. Это мы виноваты, потеряли надежду и уже давно прекратили массаж… А вы подарили нам удивительный месяц. Его голова работала прекрасно, мы общались, и успели очень много сказать друг другу. Он… папа был счастлив… Спасибо вам за это чудо.
Было слышно, как женщина заплакала.
— Вам тоже, спасибо, — пробормотал смущенный Антон.
Лабораторная дверь не выдержала ударов и с треском распахнулась. В помещение ворвались два коренастых сотрудника милиции, за которыми угрюмым знаком вопроса возвышалась фигура министра.
Шувалов поспешил к открытому входу в стеклянный бокс. Ему жестами что-то показывала Репина.
— Мальчик только что очнулся, — выпалила она.
Антон захлопнул дверь, оставаясь снаружи. Он загородил вход и посмотрел на часы. В прошлый раз после двухминутной живительной вспышки мозг Людмилы Вербицкой окончательно умер.
— Что происходит? Пустите меня! — требовал Гриценко.
— Вова очнулся, но сейчас его нельзя волновать. Критический период длится две-три минуты. Оживший мозг, как открытая рана…
Шувалов смотрел, как на стене на электронном циферблате меняются показании секунд. В его позе было такое напряжение и сосредоточенность, что все замерли и тоже уставились на часы.
Она уже бывала в этом институте, умела менять свою внешность, и ей не составило труда оставаться незамеченной во всеобщей суматохе. Тот, ради кого она пришла сюда, теперь был у нее на виду. В школьном дворе ей не удалось осуществить свой план. И сейчас она ждала лишь удобного момента, чтобы довести дело до конца. Отступить она не могла ни при каких обстоятельствах.
