Он перевернулся на спину и уставился в высокую небесную синеву, чувствуя, как постепенно просыхает и с шорохом осыпается песок с его брюшного пресса, навеки лишенного порочных жировых отложений. Он был один. Совершенно один на огромном пространстве пляжа, хотя вокруг ни на минуту не смолкали веселые голоса, волейбольный мяч гулко бухал в твердые ладони, и спасатель со своей вышки трубно орал в мегафон на любителей сверхдальних заплывов.
Шумно отфыркиваясь и встряхивая кудлатой головой, подошел Тимофеев и повалился на песок. Он был влажен и так счастлив, что Фомину больно было на него смотреть.
– Коля, – сказал Тимофеев. – А от тебя уже дым идет.
– Я знаю, – коротко ответил Фомин.
– Пойди искупайся. Когда еще у нас будет такое лето? И будет ли?.. Ведь корни пустишь.
Фомин приподнялся на локте и посмотрел на реку. Зайдя по пояс в воду, Дима Камикадзе, громоздкий и лохматый, как пещерный медведь, сосредоточенно топил повизгивающую супругу Тосю. На полупогруженном в речное дно бревне сидела девушка Света, а Лелик Сегал плавал перед ней кругами, изображая синего кита. Он и был синий, потому что не вылезал из воды почти час. Но Света не слишком отвлекалась на Лелика. Она ждала, когда Тимофеев наговорится с Фоминым и вернется к ней.
Фомин почувствовал, что нехорошая, непристалая ему зависть пытается проникнуть извне в его правильную душу. Он сцепил зубы и снова отвернулся.
– Да что с тобой? – встревожился Тимофеев.
– Пропал я, Тимофеич, – глухо сказал Фомин. – Правильно ты подметил: дым от меня идет. Подбили меня прямым попаданием в мотор…
– Не нравишься ты мне в последнее время, Николай, – заметил Тимофеев.
– Я и сам себе не нравлюсь. Никогда еще таким себя не видел.
Тимофеев подполз к нему поближе.
– Выкладывай, – приказал он. – И не таись. Только хуже себе сделаешь. Или я не друг тебе?
– Друг… – вздохнул Фомин. – Но не помощник. В этом деле помощников не бывает.
– Так, – произнес Тимофеев со зреющим убеждением. – Кажется, диагноз ясен. И твоя непривычная окружающим тоска, и нездоровое отсутствие аппетита, и внезапное предубеждение к хорошей погоде. По себе знаю, как это бывает, хотя и забывать уже начал… Что, Коля, влюбился?
Фомин кивнул, пряча глаза.
– Ничего не могу с собой поделать, – забормотал он. – Наваждение какое-то. Закрою глаза и вижу, как она стоит. И солнце запуталось в волосах… А самая-то подлость – лицо ее ускользает. Один только отблеск остался в памяти. И солнце в волосах…
