– Нормально, – заверила Тося. – Попробуй сам – узнаешь. Но ближе к делу. Все знают, что Димка меня любит. Он от меня буквально облезает.
– Пожалуй, – после размышления согласился Тимофеев.
– Но какой-то процент риска остается. Сам понимаешь: восточный темперамент, широта души… Короче! Я хочу, чтобы в день свадьбы батоно Камикадзе не мог думать ни о ком, кроме меня. Ты это можешь, – она откинулась на спинку дивана и задымила в потолок, совершенно уверенная в своей правоте.
– Ох и деспот же ты, – в сердцах сказал Тимофеев.
– Пусть, – не возражала Тося. – Но хотя бы в этот день я могу иметь исключительное право на внимание собственного жениха?
И она ушла, едва не столкнувшись в дверях с Леликом Сегалом, младшим научным сотрудником университетского вычислительного центра, который даже не углядел ее, так он спешил к Тимофееву.
– Витяй! – провозгласил он с порога. – Я тебя никогда ни о чем не просил!
– Просил, – справедливо заметил Тимофеев, погруженный в раздумья.
– Не в этом суть, – напирал Лелик. – Я слышал, ты тут матерьяльчик придумал из воды… – с этими словами он извлек из полиэтиленового кулька с изображением взбесившегося ковбоя на печальном мустанге бутылку витиеватых форм. – Вот, фирменное виски «Уайт хе-о-орз».
– Чего-чего?!
– По-русски значит «Белая лошадь». Ничего не пожалею, все тебе отдам, но сотвори мне тряпочку из фирменного продукта. Это же будут такие дела, что у всех вокруг облицовка потрескается!
– Вы что – подрядились нынче облезать да трескаться?! – попробовал возмутиться Тимофеев.
Но Лелик уже исчез, а «Белая лошадь» задержалась.
Последним пришел правильный мужик, староста курса Николай Фомин. Он молча продвинулся на середину комнаты, сел на табурет, разглядывая всполошенного Тимофеева умными, спокойными глазами.
– Так, – зловеще проговорил Тимофеев. – А тебе что из чего сотворить?
– Мне? – слегка поразился Фомин.
– Разве ты не хочешь, чтобы все вокруг поголовно облезли?
– Ни к чему это, – рассудительно произнес Фомин. – А ты что кипятишься? Брось, не стоит… – Он равнодушно скользнул взглядом по шеренге эмалированных ведер, в которых с плеском доходил сияющий акватин.
– Неужели тебе не нужен костюм из невиданного материала? – недоверчиво спросил Тимофеев.
– Так у меня же есть, – пожал плечами Фомин. – Кримпленовый, почти как новый. Не до тряпок сейчас, – промолвил он, посуровев. – Империализм в Южной Америке вон что творит…
Тимофеев с тихой радостью смотрел на друга, оттаивая душой.
