Услышала собака и говорит:
"Это мне в пору выть, меня и за зверя не считают. Днем и ночью у конуры на привязи держат, отбросами и костями кормят… Хватило бы и мне десяти лет".
Человек даже подпрыгнул от радости:
"Отдай, — говорит, — и ты мне двадцать лет!" "Бери", — не поскупилась собака.
Взял человек и ее годы. Взять-то взял, да не подумал, что вместе с веком берет и долю. Вот так и получилось: пока человек свой век живет — ему весело, хорошо и легко, все удается, все ладится, но только перевалит за тридцать — начинается лошадиный век — и жить становится труднее: и работать много надо, и детей растить, и заботы всякие одолевают, а они, случается, потяжелее иной ноши. Ну, а уж когда наступает собачий век, тут и вовсе человеку не до веселья: никто его больше не любит, всем-то он надоел, и сам чувствует, что никому он не нужен, ни на что не пригоден…
— Мне хватит и тридцати! — испугался я такой доли и со страху полез под кровать. Но и там меня дед нашел. Лопатой хлебной из-под кровати как из дёжки поскребки выгреб.
— Ничего теперь, внучек, не изменишь. Только не будь неблагодарным и не забывай своих друзей: лошадь и собаку. Они первыми человеку в труде помогали, жизнь облегчали и век его продлили. Уважай их и люби. И помни: без них охотник как без рук.
И чтобы я опять от его поучений не сбежал, дед приставил ко мне собаку сторожить. Да сделал так хитро — овчину вывернул шерстью наружу, меня в нее завернул, а в шерсть насыпал разных крошек.
Голодная собака чует запах съестного и ни на шаг от меня не отходит. Я сижу, шевельнуться боюсь, а дедушка раскачивается и знай выкладывает свою старозаветную мудрость.
— Поспорили как-то летучая мышь и сокол, кому из них лучше на свете живется.
"Я все вижу!" — хвалится сокол.
"Я все слышу!" — не уступает нетопырь.
Поспорили, повздорили и поднялись оба в небо.
"Что ты слышишь?" — спрашивает сокол у нетопыря.
"Земля шуршит, трава прорастает, с треском комья раздвигает, легкий зверек в травке бежит и что-то сухое за собой тащит. Оно хрустит, за травинки цепляется, а на землю как будто камешки сыплются".
Засмеялся сокол и говорит:
"А я вижу: торопится мышка в норку, за собой ячменный колосок тащит. Колосок усиками за травинки цепляется, а из колоска не камушки — зернышки сыплются".
— Знаю! Глаз! Охотнику больше всего острый глаз нужен! — закричал я. — Хватит мне учения, — и собрался было улепетнуть. Но не тут-то было. Собака не хотела расставаться с вкусным запахом, ухватила меня за ляжку и снова усадила за науку.
