Как водится, в школу пошел. Учителя об мою спину розог три воза измочалили, пока азбуке научили. Уши до плеч оттянули, пока книги вверх ногами читать приохотили. Однако ж я сам по своей воле все классы и четыре коридора прошел, в каждом углу яму коленями продавил, пока счет до десяти на память заучил.
Много я чего слышал, много видел, но еще больше перезабыл за время своей злосчастной учебы. Так и остался, как говорится, между небом и землей — ни богу свечка, ни черту кочерга. Брожу по земле, браконьеров гоняю, зверье лесное охраняю, упрямцев и неслухов от плохих дел отучаю, хорошим детям свои приключения рассказываю.
— Старик, не вырони трубку!
— Не-ет! — старик — кряк! трубка — бряк!
Как приподнялся я с четверенек и в первый раз без чьей-либо помощи через порог перебрался, дед поднял меня, твердо поставил на ноги и сказал:
— Ну, пачкун, теперь я тебя учить стану…
А я все науки еще в колыбели постиг, даже умел свои пеленки выстирать: привяжу, бывало, их к лапкам гусей, те поплывут — и готово, сделано. Поблагодарил я дедушку и хотел дать стрекача. Но дедушка поймал меня заячьей петлей, посадил под печку и стал распекать:
— Не вырезать ремня из камня, не научить разуму дурня. Слушай ухом, герой, чтоб потом нюни не распускал и не говорил, что нечаянно беды натворил.
"И что путного такой старик может мне сказать? Мне, который знает все лесные языки — и осиный, и комариный, и всякий там жучиный. Его и дома-то уже никто не слушает. Вот он и лезет со своей ветхой наукой к самому малому", — так я думал про себя, но говорить вслух не стал, самая плохая наука все же лучше самой хорошей розги.
— В давние-стародавние времена, — начал дед издалека, — и люди, и животные, и звери жили одинаковый век — по три десятка лет. Все были довольны, все радовались равенству, только человек ворчал на такой порядок и любому встречному-поперечному жаловался: "Слишком короткий у меня век. Ну что я за три десятка лет успею? Не хочу быть похожим на скотину!" Услышала это лошадь и говорит:
"А у меня какая жизнь! На мне пашут, на мне верхом скачут, на мне тяжести возят, а когда приходит время отдохнуть, надевают на ноги путы и темной ночью в луга выгоняют… Мне бы хватило и десяти лет".
"Так отдай мне остальные", — попросил человек.
"С превеликой охотой", — согласилась лошадь.
Но человеку и этого мало. Стал он до пятидесяти лет жить, а все жалуется на свой короткий век, все на судьбу сетует.
