И Ян оставил на память органам правосудия свою корявую подпись.
Из всего дела только один документ запомнился Яну. В нем говорилось: если он не приедет из Волгограда в Падун на зимние каникулы, то не позднее 10 января послать санкцию на арест в Волгоград, по месту жительства Петрова.
«Десятого января меня и арестовали. Если бы послушался отца и уехал, санкцию бы вдогонку»,— подумал Ян, когда закрытие следственного дела скрепили подписями.
На следующий день Яна и других этапников на «воронке» отвезли на железнодорожный вокзал и посадили в «Столыпин».
И вот Ян снова в тюрьме. Получив постельные принадлежности и переодевшись в застиранную робу, шел следом за корпусным и молил Бога: «Посадите в другую камеру!» Но в тюрьме — порядок, и заключенных, возвращавшихся со следствия, сажали в те же камеры. Яна закрыли в двадцать восьмую.
Парни радостно приветствовали его, а цыган — особенно.
И потянулась у него мрачная жизнь.
— Камбала, ну-ка расскажи кинуху, — сказал Яну на другой день цыган, — а то скучно.
Ян пересказал все фильмы, и не знал, какой вспомнить.
— Да я все рассказал.
— А я говорю — вспомни!
— Не помню.
Цыган подошел к нему и сел на шконку.
— Даю минуту. Если не вспомнишь, будем вспоминать вместе.
Минута прошла, но Ян молчал. Цыган выкрутил ему назад руки и стал подтягивать к голове, спрашивая:
— Ну что, вспомнил?
Он молчал.
Цыган мучил его до тех пор, пока не услышал:
— Да, вспомнил.
Кинофильма Ян не вспомнил, а стал импровизировать, соединяя отрывки из различных кинокартин.
Вышло неплохо.
И цыган по нескольку раз в день выкручивал Яну руки, сдавливал шею, дожидаясь от него одного ответа: «Да, вспомнил».
Ян и отрывки все рассказал. И стал он кинофильмы выдумывать. Ребята понимали это, но с благоговением слушали, вставляя иногда: «Вот гонит!»
Цыган в покое Яна не оставлял. Отрабатывал на нем удары, а один раз, когда он уснул днем, накрывшись газетой, поджег и чуть не опалил ему лицо.
Вскоре на этап забрали Васю, и на свободное место бросили крепкого сложением, высокого ростом, с наколками на руках новичка. Поздоровавшись, положил матрац на свободную шконку и встал посреди камеры, небольшими, глубоко посаженными, хитрыми глазами оглядывая ребят. В его взгляде не было испуга, и пацаны, особенно Миша, задумались: а не по второй ли ходке? Надо начинать разговор, и Миша спросил:
— Откуда будешь, парень?
— Из Тюмени, — коротко ответил тот.
— А где жил?
Парень объяснил.
— По первой ходке?
— По первой.
