— У малолеток все общее, садись, — поставил точку Миша.
Колбасу нарезали алюминиевой ложкой. Ее конец заточен, как финский нож.
Коля брал тоненькие кусочки колбасы не только из-за скромности — есть не хотелось. Побыть бы одному! В одиночке!
Ребята убрали со стола и расправили кровати. Коля постелил постель, и попка прокричал:
— От-бой!
Ребята улеглись, и цыган спросил Колю:
— Кино любишь?
— Люблю.
— Часто смотрел?
— Часто.
— Во-о-о! Нештяк! Счас будешь рассказывать.
Коля рассказал два кинофильма. Ребята — довольны. Цыган попросил еще.
— Хорэ[1], Федя! Оставь на завтра, — громко сказал Миша и отвернулся к стене.
Коля с головой — под одеяло, будто одеяло отделяло его от тюрьмы.
Долго не мог уснуть. Ворочался. Тяжкие думы захлестывали сознание. Не ожидал, что тюрьма так издевательски встретит. «Господи, помоги»,— молила его душа. На кого уповать — не знал он, а на себя после унизительного вечера почти не надеялся. «Что я могу сделать с пятерыми? Как быть?» Понимал: житуха будет несладкой. Но изменить ничего нельзя. С волками жить — по-волчьи выть. И не выть, а лишь только подвывать.
Ему снились кошмарные сны. Проснулся и обрадовался: как хорошо, что все было во сне. Но тут же вспомнил вчерашний вечер, и стало страшно. Ему хотелось, чтобы и тюрьма была лишь только сном. Он откинул одеяло, и в глаза ударил неяркий свет ночной лампочки, светившей, как и в боксике, из зарешеченного отверстия в стене. Нет — тюрьма не сон. «Сколько же сейчас времени? Скоро ли подъем?»— подумал он, поворачиваясь к стене и натягивая на голову одеяло.
Он лежал, и ему не хотелось, чтобы наступало утро. Что принесет новый день? Уж лучше ночь. Тюремная ночь. Тебя никто не тронет. Или лучше — одиночка.
Но вот дежурный закричал: «Подъем!»— и стал ходить от двери к двери и стучать ключом, как молотком, в кормушки, крича по нескольку раз: «Подъем!» Камера проснулась. Ребята нехотя вставали, потягивались, ругали дубака.
— Да, Камбала, ты сегодня дневальный, — с кровати сказал Миша, стряхивая на пол пепел с папиросы.
Слышно было — соседние камеры водили на оправку. И у их двери забренчал ключами дежурный.
— На оправку! — распахнув дверь, крикнул он.
Цыган, проходя мимо Коли, сказал:
— Выставь бачок.
Коля выставил и зашел за парашей.
— Смех, — услышал Петров в коридоре голос Миши, — а парашу кто понесет?
Смех вернулся, злобно взглянул на Колю, и они, взяв за ручки двухведерную парашу и изгибаясь под ее тяжестью, засеменили в туалет.
