Больше всего их, конечно, привлекал Андерсен. Ребята говорили, что у бабушки Ани живут очень похожие коты, только мой намного красивее и, по их словам, в сто раз умней.
Но, пока мы с вами беседуем, как бы наше рыжее существо в клетке совсем не загрустило, под пристальным взглядом Андерсена!.. Рыжее существо оказалось симпатичной длинношёрстой морской свинкой; ребята купили её, чтобы подарить приятелю, который через три дня должен приехать из летнего лагеря.
— А зачем же вы её сейчас купили, а не через три дня? — поинтересовалась я.
Вопрос, очевидно, застал ребят врасплох. Они задумались.
— Тогда её уже не будет, — сообразил, наконец, флегматичный Лёшка. — Таких красивых сразу же раскупают.
— Да, Ваське нужна только рыжая! — добавил Сашка. Кроме того, выяснилось, что, для того чтобы наверняка избавиться от свинки, продавец бесплатно вручил детям целую банку корма.
— А с родителями ваш Васька это желание согласовал? — спросила я.
— Да, железно! — уверенно сказал Сашка. — У него родители мировые!
— Знаете что, ребята, — сказала я в сердцах, — по-моему, ума у вас обоих вместе с Васькой, не больше, чем у этой морской свинки!
Видя, как реагирует на появление свинки Андерсен, ребята решили, что обижаться им на мои слова, не стоит.
— А вы знаете, какой у него сильный охотничий инстинкт? — спросила я безжалостно. — Нет? Значит, скоро узнаете.
— Но ведь она же в клетке, — не очень уверено оправдывался Сашка.
— Мало ли что! — сказала я. Мне не казалась нерушимой эта решётчатая преграда. Клетка была небольшой, старой, с расшатанной защелкой и казалась довольно хлипкой.
— А что же делать? — потерянным тоном спросил Сашка. Лёшка тоже выглядел довольно унылым.
Мне стало жалко и Сашку с Лёшкой, и себя, и морскую свинку.
— Давайте вместе думать, как спасти бедное животное! — предложила я. — В конце концов, больше нам ничего не остаётся.
После недолгих совместных рассуждений, мы решили поговорить с Андерсеном — что называется, просто по-человечески. Мы очень старались его убедить. В конце нашей нравоучительной беседы, содержание которой сводилось к тому, что морская свинка это не мышь, и поэтому есть её нельзя, Андерсен как будто перестал нервничать и, печально волоча по полу хвост, ушёл в угол. Я не знаю, что именно убедило Андерсена — наши словесные аргументы или общий высокий накал речи — но было ясно, что идею он уловил.
Никто из нас троих, (я имею в виду меня и ребят), не сомневался, что Андерсен отлично понимает слова «мышь», «нельзя» и «есть», — поэтому не было ничего удивительного в том, что он понял смысл нашей энергичной нотации. Важнее было другое: готов ли он принять нашу сторону?
