Ничего не удавалось. Больная в бреду как будто отбивалась от кого-то, ее мучило непонятное страшное видение, с ее губ срывались неразборчивые жалобы, и все это усиливало ее лихорадочное состояние.
Наконец послышался бешеный топот лошадей и громкий стук колес. Друзья выбежали на дорогу как раз в тот момент, когда роскошный экипаж остановился около домика рыбака. Человек на козлах, среднего роста, но необыкновенно широкоплечий и мускулистый, улыбнулся князю с ласковой простотой давнего слуги. На нем была красная шелковая рубаха, схваченная пояском, черные бархатные штаны, заправленные в сапоги, и небольшая фетровая шляпа с загнутыми полями. Он был по типу внешности казак — маленькие живые глаза, широкий вздернутый нос и высокие скулы, длинные волосы и огромная борода, что веером спускалась на грудь.
— Ты что-то поздно приехал, Владислав.
— Батюшка барин, час с четвертью, как получил депешу… Мигом собрался, а уж гнал не жалеючи.
— Хорошо! Хоть вовсе загони их, а через три четверти часа мы должны быть возле дома.
— Слушаю, батюшка барин. Загоню, коли велишь, но поспеем.
Моген с женой быстро постелили в ландо матрас и одеяло, а князь принес на руках Жермену и осторожно положил ее в экипаж. И, прощаясь с добрыми людьми, спросил Мориса:
— Есть при тебе деньги?
— Не очень много, четыре или пять стофранковых.
— Давай сюда.
Потом, обращаясь к папаше Могену, сказал:
— Примите как благодарность за все ваши хлопоты, это только аванс, потом будет еще.
Рыбак не хотел брать, но князь, крепко пожав загрубелую руку, сказал:
— Сделайте одолжение, не отказывайтесь, мы скоро увидимся.
Морис сел рядом с кучером, князь — в кузов около Жермены. Владислав щелкнул языком, и пара чистокровных понеслась в Париж. Когда экипаж выехал на проезжую дорогу, из-за куста выскочил какой-то человек, погнался за ним, вцепился руками сзади в рессоры, нырнул под днище, прочно ухватившись там за скобы.
Через три четверти часа кони, роняя хлопья пены, тяжело дыша — бока вздымались и опадали, — остановились у подъезда дома князя на улице Ош. Бешеная езда стоила хозяину двух отменных лошадей, но выиграл он двадцать пять минут, что могли спасти жизнь неизвестной ему девушки. Мишель послал гонцов за врачами, а Морис простился, сказав, что придет завтра.
Князь, взволнованный и совершенно преображенный, признался другу:
— Теперь, Морис, я не буду плыть по течению, снедаемый скукой, у меня есть в жизни цель — вылечить это дитя, такое прекрасное и такое, судя по всему, несчастное, спасти его, быть может, отомстить за него…
