Трудно было понять истинные намерения Фараона, столь жестоко расправлявшегося с людьми. Его военные галеры и солнечные лодки находились недалеко от берегов Лагуны, и ему ничего не стоило окружить главный остров Венеции, высадить на него своих воинов и обойтись без массовых убийств горожан.
Серафин сначала предположил, что Фараон захотел устрашить венецианцев. Но за три столетия беспрерывной осады жители и так были запуганы едва ли не до смерти. А может быть, Фараон просто тешил себя жестокостью? Начал свое вторжение с изощренных убийств, а потом обрушит на город ураган огня и металла?
Серафин не мог понять, что же в действительности происходит, и ждал, что глава Анклава все-таки ответит на возникшие вопросы.
Зал, куда его привел Тициан, находился на втором этаже дворца. Первый этаж, как и в других старинных дворцах, был нежилым. В былые времена, когда такие здания принадлежали семьям богатых торговцев, полуподвальные помещения служили складом для товаров, а в те годы, когда случались наводнения, их затапливало водой из каналов.
Теперь, после стольких лег осады, торговля почти умерла в отрезанной от мира Венеции; немногочисленные купцы, которым удалось выстоять, не могли похвастать богатством. Большинство знатных и состоятельных семей уже давно, как только началась война, перебралось на материк, не ведая, что там они станут легкой добычей воинов-мумий и жуков-скарабеев. Никто не мог знать заранее, что волшебство Королевы Флюирии надолго охранит и защитит город от врагов. По злой иронии судьбы те, у кого были деньги и кто смог отсюда бежать, стали первыми жертвами египтян.
Окна и двери в пустых полуподвалах были замурованы, заложены камнями еще тогда, когда никто не знал о воскрешении Фараона. Таким образом, повстанцам досталось здание, в целом годное для обитания. Серафин по некоторым признакам догадался, что их предводитель живет здесь уже довольно давно. Наверное, он какой-нибудь благородный или даже знатный горожанин. А может быть — торговец, из тех немногих, кто здесь остался. Едва Серафин успел сунуть в рот последний кусок, как дверь в зал, где он сидел, отворилась. Вошел Тициан и велел ему следовать за собой.
Серафин шел за бывшим подмастерьем зеркальщика по многочисленным коридорам и ходам, вверх по лестницам и вниз под арки. На всем пути им не встретилось ни одной живой души. Казалось, что людям строго-настрого запрещалось приближаться к покоям главы Анклава. В то же время Серафин ощущал, что с каждым следующим коридором и залом в атмосфере что-то едва заметно меняется; действительность начинает восприниматься как-то иначе: странно и расплывчато. Нет, тусклое освещение оставалось прежним, не менялся и запах — пахло сыростью и плесенью. Но будто бы органы чувств реагировали на все вокруг по-новому: и дышалось, и виделось, и слышалось по-иному, хотя еще было непонятно — как и почему.
