— Действуйте! — благословил Яануса Самурайский. — Приобретайте водку. Думаю, ящиков десять будет в самый раз!
— Лучше пятнадцать! — поддал жару Ольгерд Юльевич. — Или двадцать!
— Пусть будет двадцать! — великодушно разрешил начальник таможни.
Ольгерд Юльевич понимающе захихикал:
— Деньги прикажете в бухгалтерии получить?
— Что? — Самурайский с лёгким недоумением взглянул на своего зама. — Какие деньги?
— Э-э-э… — проблеял Ольгерд Юльевич. — Я просто так спросил… Случайно…
— Можешь идти! — отчеканил Евгений Робертович. — Не задерживаю!
— Короче, — часом позже Ольгерд Юльевич, лицемерно вздыхая, рассказывал Хамасюку. — Я его спрашиваю, откуда деньги брать на спиртное? В бухгалтерии? А он — в какой ещё, мать-перемать, бухгалтерии! За всё платит Хамасюк! Я, понятное дело, весь в удивлении! Говорю, как Хамасюк?
— Да, как Хамасюк? — эхом отозвался Никита Антонович.
— Вот я и говорю! — расчувствовался Яанус. — А он слышать не хочет! За «Джоконду» пускай ответит, кричит! Пускай, мол, свой косяк заглаживает!
— Двадцать ящиков водки! — возмутился Хамасюк. — Я всю таможню поить должен? Ну, нет! Сейчас пойду к Самурайскому! Пусть объяснится!
— Не советую, — узкий лоб Ольгерда Юльевича прорезали глубокие морщины. — Вот по-дружески не советую, Никита Антоныч! Шеф злой как собака! Не помнишь, говорит, когда у Хамасюка контракт заканчивается? Нового контракта может и не быть!
Услышав про контракт, Хамасюк моментально сдулся. Он покряхтел, бесцельно похлопал себя по карманам, звучно сморкнулся в несвежий носовой платок:
— Ольгерд Юльевич, не знаешь, где водку можно подешевле взять?..
Выезд в Белореченск запланировали на выходные. Утром в субботу перед зданием Краснобубенской таможни, поскрипывая от старости, затормозили два видавших виды «ЛиАЗА». Собравшийся к указанному времени народ засуетился, высматривая места получше. Отдельно от всех торчал надутый, словно хомяк, Никита Антонович. Он бдительно охранял двадцать ящиков со стратегическим тайным оружием против белореченских, сиречь, с водкой.
— День здоровья обещает запомниться бурным весельем! — заметил проходивший мимо инспектор Зайцев.
— Это, б… уже не День здоровья, — отозвался его коллега по пассажирскому отделу Глеб Красота. — Это День потери здоровья!
Глеб был известен в таможне высоким ростом, любовью ко всем женщинам без учёта возраста и социального статуса, а также редкой способностью высказывать свои мысли с минимальным использованием нормативной лексики.
