— Двадцать долларов? — обречённо спросил Хамасюк.
— Во-во! Я и говорю — бешеные деньжищи! — старушка осуждающе покачала головой.
— Никита Антонович, — подобрался сзади Коромыслов. — Самурайский!
Действительно, в зале, претендуя на свою порцию славы, появился начальник таможни.
— Ну, показывай, что тут у тебя за контрабанда века! — Евгений Робертович довольно потирал руки. — Кстати, только что разговаривал с начальником управления. Ипполит Аристархович в восторге. Уже отдал поручение связаться с Интерполом, с газетчиками. Сверли дырку для ордена, Никита Антонович!
— Не надо, — слабо просипел Никита Антонович. — Не надо газетчиков.
— Ну-ну, не смущайся! Скромность в данном случае неуместна!
Признав в Самурайском самого главного, к нему подскочил Чарли Блэк:
— Извинить, сэр, кто компенсировать потерю денег за билет мистер Слаун?
— Прокуратура компенсирует! — пошутил Самурайский и громко засмеялся. Его смех прозвучал в тишине одиноко. Он с удивлением уставился на притихшего Хамасюка.
— В чём дело, Никита Антонович?
— Видите ли, Евгений Робертович, — Хамасюк боялся поднять глаза на начальника. — Произошло, так сказать, недоразумение. Ошибка, в некотором роде, произошла.
— Какая ошибка? — севшим от гнева голосом протянул Самурайский. — Лучше тебе сейчас сказать, что ты меня разыгрываешь! Ипполит Аристархович в Москву доложил. Ты это понимаешь?
— Я не виноват! — вдруг завизжал Хамасюк. — Это всё Коромыслов! Коромыслов! Сволочь!
Коромыслов побелел лицом и попятился к выходу. Не заметив Казлаускаса, стоявшего посреди зала с открытым ртом, Крутой Уопер запнулся о его ногу, нелепо замахал руками, а затем обречённо рухнул спиной на забытую всеми «Джоконду» пера Гоши Ляхницкого. «Джоконда», побалансировав на досмотровом столе, медленно повалилась на пол. В пути она задела острый угол и с противным треском порвалась в районе знаменитой улыбки.
— О-о! — слегка огорчился мистер Слаун. — My painting!
— Ничего, ничего! — засуетился Самурайский. — Вам новую нарисуют!
Он сурово воззрился на Хамасюка:
— Ведь нарисуешь, Никита Антонович? Международный скандал нам ни к чему!
Хамасюк с готовностью кивнул. В своей жизни он нарисовал один-единственный рисунок. В детстве. И тот на заборе. Рисунок представлял собой неровный круг с точками-глазами и прямой линией-носом. Посвящён он был местному хулигану Жорке Молчанову, который часом раньше нанёс маленькому толстому Никитке Хамасюку ощутимые побои. Под портретом Жорки двоечник Никитка изобразил поясняющую надпись: «Жорка — пидарас».
