И как же нам словить — поймать на слово — эту самую русскость, коли она этому не только противится, но, возможно, и не подлежит уловлению — из-за своей трансцендентности?
Нет, здесь не думать надо, сколько по-особому всматриваться, да не пристально только, а внутренним оком
Возьмем всю связку целиком: русский мир — русский язык — русский народ — русский человек.
Надо, зная о языке и народе, имея их в виду, попытаться соединить в одном познавательном акте сразу мир и человека, получив в итоге мир в человеке, самого себя, о ком мы тоже не так много знаем, но который может стать окошком в мир. Не узнать русскость, а осознать, вглядываясь в свое собственное сознание.
Я — русский! Это не хорошо и не плохо, это — факт.
Быть русским сегодня не так уж просто, а по-своему и накладно, ибо что вокруг хорошего и перспективного, связанного с русскостью? Да ничего, или почти ничего, во всяком случае ничего сколько-нибудь значимого.
Может, раньше и было, да вот сплыло, даже великая русская литература. Все или в прошлом или вообще не было — никогда, а была лишь легенда — реалистичная, но не реальная, уже всякий смысл теперь потерявшая.
Факт? Разумеется, факт. Русскость не только не в почете, она не просто уже на задворках, она в гоне! Всяк сейчас может, даже самый ничтожный человечишко, поносить русскость. Так что никакой гордости великоросов, а одно лишь сплошное сожаление, стыд да горечь.
И однако мне деваться некуда, я действительно русский, да не по паспорту, а по рождению, ибо изошел я от русского племени, от русского языка, от русского мира, в них, с ними и через их посредство живу.
Мне довелось увидеть вокруг себя разных русских людей, в которых я пристально всматривался, которые меня интересовали, в которых я видел и самого себя — как факт, как способность, как потенцию.
Я родился в 1941 г., а вглядываться внимательно в окружавших меня русских людей стал где-то к победному 1945 г. — году духовного триумфа русскости! Мне, конечно, повезло: и подъем был народный, и языковый расцвет, и люди вокруг были — энергические, знающие, умные, добрые. Мне удалось тогда войти во вполне здоровый русский мир — со словом, чувствами, переживаниями, с природой, землей и небом, с родителями, родственниками, коих было множество, с друзьями, соседями, знакомыми.
Вокруг были люди, но была и природа, еще живая, натуральная, естественная. Были вещи — полезные и немногочисленные, были разговоры, рассказы, воспоминания, т. е. была живая история. Но самое, пожалуй, примечательное — было много света и солнца, являлась своевременно жара, шли бодрые дожди, падал веселый снег, играл колкий мороз — во всем была какая-то удивительная ясность, и было как-то очень хорошо: от жизни, от улиц, от поливальных машин, от метро, от физкультурников, от военных оркестров, от чистоты. Ясно, что это было раннее детство, когда только познаешь и мало что знаешь, но ведь это и было вхождение в мир — и этот мир был русским. И какие сомнения могли быть в том, что и ты в этом же мире, что ты в нем не чужой, что ты тоже русский?
