Сегодня он получил корону Аквитании, и выражение гордости и удовлетворения на его лице, когда ему на голову надели этот символ власти, вызвало у Алиеноры негодование и смутные опасения. У нее создалось такое впечатление, будто он принял Аквитанию как нечто само собой разумеющееся, – выходило, корона теперь принадлежит ему потому, что так захотел Господь. Получая свою корону рядом с мужем, она проявила достаточную политическую прозорливость, сохранив бесстрастность на лице. Однако, увидев, как он восседает на троне герцога с выражением превосходства, девушка заново испытала горестное чувство потери и тоски по отцу, удостоверившись, что Людовику никогда его не заменить.
– Вот вы где! – По садовой тропинке торопливо приближалась Флорета. – Вас везде обыскались. Еще немного, и совсем стемнеет.
– Я думала об отце. Как жаль, что его уже нет, – задумчиво призналась Алиенора.
– Нам всем жаль, госпожа, – посочувствовала ей Флорета, но добавила резко и деловито: – Тем не менее нужно довольствоваться тем, что имеем. Он сделал все, что было в его силах, лишь бы обеспечить вам надежное будущее.
Алиенора со вздохом поднялась и отряхнула юбки. Над зубчатой стеной замигали первые звездочки, но прохладнее по-прежнему не становилось.
– А еще я думала о маме. Мне ее тоже не хватает.
– Вас назвали в ее честь. – Флорета обняла Алиенору. – Она навсегда останется с вами. Наверняка и сейчас наблюдает за нами с небес.
Алиенора повернулась, чтобы вместе с ней отправиться во дворец. Небеса – это, конечно, хорошо, но ей очень не хватало присутствия мамы в этом мире. Как было бы здорово вновь оказаться в ее объятиях, чтобы потом мама подоткнула вокруг одеяльце, словно ребенку. Ей хотелось, чтобы кто-то снял груз с ее плеч и позволил уснуть, ни о чем не беспокоясь. Флорета при всей своей заботливости никогда бы не поняла истинную глубину ее горя. Да и никто бы не понял.
В ту ночь Людовик пылко занимался любовью, стремясь исполнить свой долг и продолжить величайший успех дня, когда он получил титул герцога Аквитании. Алиенора бурно отвечала ему, поскольку ей казалось, что иначе она потеряет саму себя, и они закончили, взмокнув и задыхаясь в крепких объятиях, оставивших у нее впечатление, будто ее протащили сквозь сердцевину грозы. Людовик, во всяком случае, точно вел себя как ударенный молнией, а когда они потом молились, то он долго стоял перед своим маленьким алтарем, прячась под упавшими на лицо влажными светлыми волосами и крепко сжимая руки до побелевших костяшек.
