Безличная, «благородная» публичная речь рассчитана на заполнение пропасти между общественным и личным. Мы прекрасно понимаем, что когда политик говорит с нами официальным тоном, он говорит от имени Института, а не от имени отдельного человека (т. е. Институт говорит через него), и, следовательно, никто не ожидает, что он будет «искренним» — ведь смысл его выступления заключается совсем не в этом (точно так же, как никто не ожидает «искренности» от судьи, выносящего приговор — он должен следовать букве Закона, независимо от собственных чувств). Вместе с тем мне представляется циничным вынесение на публику внутренней обеспокоенности, сглаживание границ между общественным и личным, в особенности при психологической «искренности». Мне так кажется не потому, что общественное проявление личных сомнений может быть наигранным и надуманным, а потому, что при таком поведении политики скрывают объективное социо-политическое и идеологическое измерение политики или обсуждаемых решений. Чем выше психологическая «искренность» такого проявления чувств, тем выше объективная циничность этого действия, затуманивающая реальное социальное значение и фактические последствия реализации такой политики или решений.
Еще один пример из современной кинематографии поможет нам лучше понять этот феномен. Чем можно объяснить успех фильма Спилберга «Спасти рядового Райана»? Колин Маккейб подчеркнул очевидную антивоенную направленность этого фильма, в котором отображение жестокой «кровавой бани» и ужасов войны следует рассматривать в контексте самых недавних уроков военных интервенций США, в частности, в контексте операции «Песчаный лис» против Ирака в конце 1998 года, которая «обозначила новую эру в военной истории»: теперь военные обязаны «сражаться с учетом того, что атакующая сторона не должна нести потерь»[66] (этот же постулат повторяется во время каждого обсуждения американцами их зарубежных военных вторжений, начиная с Сомали и заканчивая бывшей Югославией; американское общество ожидает от военных гарантий, что при очередной интервенции не будет никаких потерь).
И действительно, не были ли построены на совершенной игре контрастов почти что сюрреалистические репортажи CNN с мест боевых действий? Война показывалась только как телевизионное событие, — казалось, что даже сами иракцы точно также относились к войне. Днем Багдад был «нормальным» городом, в котором люди занимались своими делами, как будто война и бомбардировки были лишь нереальной фантасмагорией, происходившей только ночью, да и то не на самом деле.
