В доспехах Глеба не было открытых мест. Те места, которые не могли быть закрыты металлом в принципе — суставы и, гм, задница, — были затянуты в кожу, прикрытую сверху кольчугой. Шлем с поднимающимся забралом и красивым алым плюмажем бедный Глеб снял и нес под мышкой. При движении он издавал звуки эмалированной кастрюли, катящейся по каменистому склону. Бряцанье вызывали по большей части металлические пластины юбки, спускающиеся до нижней трети бедра, а также висящий в ножнах на боку меч. За спиной развевался такой же алый плащ до пят, и зрелище в общем-то было внушительное.
Весило все это хозяйство килограммов пятьдесят, и пешая ходьба по жаре в доспехах выматывала Глеба до полусмерти, он уже был готов начать завидовать своим существенно легче экипированным друзьям, которые больше склонялись к стилю русичей — легкие шлемы, кольчуги, кирзачи…
Однако марку Глеб собирался держать до последнего. «Рыцарь в собственном соку», — подумал уныло Глеб и смахнул со лба пот бронированной перчаткой. Чтобы ее снять, нужны были плоскогубцы. Ничего, на параде необходимо выглядеть на все сто, вот сейчас он доберется до лагеря и снимет с себя часть железа, сразу станет легче… Зато на параде он смотрелся круче всех! Недалеко осталось. Уф…
Ноздрей Глеба коснулся сладковатый запах, сбив его с мыслей. Он оторвал заливаемые потом глаза от дорожной пыли, взглянул на отряд, марширующий впереди…
И чуть не выпрыгнул из своих доспехов от испуга.
Над отрядом вились мухи. Впереди шли не старые друзья Глеба, а закованные в почти такие же латы, как у него, рыцари. Числом не полтора десятка, как ролевики, а человек сорок. Доспехи воинов были явно не только что с завода, побитые, тусклые, боевые — понял вдруг Глеб. Плащи — лоснящиеся от грязи, засаленные, местами порванные тряпки, многие обходились и вовсе без них. Глеб громыхал по дороге сразу за низкорослой лошадкой, запряженной в двухколесную телегу настолько древнюю, что казалось, она должна немедленно развалиться. Но телега не рассыпалась под тяжестью десятка мертвецов, облаченных в смятые и пробитые доспехи, залитые кровью. Сверху, больше для вида, была наброшена мешковина, наполовину сползшая и также пропитанная кровью, облепленная живым узором мух. Запах исходил от телеги. Обода колес — и это окончательно добило Глеба — были окованы ржавыми железными полосами. Словно на дворе был не двадцать первый век, а какой-нибудь шестнадцатый. Пейзаж вокруг тоже изменился — вместо залитых солнцем сосен вокруг стояли мрачные голые стволы деревьев лиственных пород, над которыми нависло низкое пасмурное небо.
